Chi ku seruter, chi ku seruter

Жители Кишинёва в конце февраля слёзно попросили отремонтировать дорогу, вот правительство и решило неотложно заняться делами первой необходимости. Поэтому уже два месяца я стоял в пробке каждое утро.

Но граждане так положительно к этому относились, аж за душу брало – казалось бы, им самим стало проблематично передвигаться. Ну, да и ладно, зато власти пошли навстречу народной воле, и вот результат, – мы сами тонем в том, чего так хотели. Как будто до людей ещё не доходило, что они сами решают свои же проблемы; что у власти такие же, как они.

Как же!

Но народ у нас удивительный, радуются как дети малые.

Только меня раздражал сам факт наличия вот этой самой гармонии в головах людей, вот этого слишком идеалистичного миропорядка, действующего абсолютно повсеместно.

– Т. водитель, вы не могли бы ехать побыстрее? Мы опаздываем на работу! – прокричал седой дед мне прямо в ухо.

Центр столицы стоял вдоль и поперёк, но как же я мог отказать? К тому же, деду?

Пробки и очереди никого не раздражали, они никогда не вызывали у советского народа отторжения – их можно было, скорее, назвать отражением нашей коллективистской самобытности. Несмотря на то, что в магазинах давно всё было, люди по старой привычке любили собираться в очереди, хотя уже и не проводили там большую часть жизни, как это было пятьдесят-шестьдесят лет назад. Все чинно стояли в пробке, никто не говорил, что опаздывает, но очевидные вещи видны налицо. Так что дед правильно поступил, указав на мой просчёт.

Я должен был показать воспитанность, поэтому, тряхнув чёрными вьющимися волосами, на весь салон чётко ответил:

– Конечно. Дайте мне минуту – и мы приедем.

А ведь мне нужен был только повод, верно?

Я крепко взялся за чёрный кожаный руль и нежно провёл по нему пальцами.

– Ну, давай, Аделаида!

Неописуемо радостное для обывателей утро, бесившее меня с самого восхода, переставало быть таким приторно-сладким.

Постепенно серость мира разбивалась на мелкие кусочки, будто глиняный горшок, упавший со шкафа и медленно расползавшийся по полу в замедленном действии.

Да, ремонт мешал двинуться с места, но это никогда не было проблемой для настоящих профессионалов своего дела; людей, которые ценили и знали своё благородное призвание, – водить маршрутки. Поэтому я ехал напрямую к дому Правительства Молдавии.

Аделаида была с утра начищена моими трудолюбивыми руками и теперь, когда мы составляли с ней единое целое, я был уверен в том, что своим блеском она сможет затмить всех недоброжелателей. Объезжая транспортные средства, она издавала настоящую музыку для ушей любого уважающего себя водителя этого чудесного вида транспорта. Её величие превосходило любую маршрутку из соседей по цеху – все шофёры безумно завидовали мощи и выдержке Аделаиды, которой я занимался не покладая рук вот уже два года.

– Пожалуйста, держитесь крепче.

Я объезжал, сигналил, ругался, но выехал из пробки.

Мы быстро ехали по прямой улице, никуда не сворачивая. Подъезжая к остановке, я замедлил ход, чтобы пассажиры со всеми удобствами остановились прямо у стеклянной панели.

– Приехали.

Пассажиры ошеломлённо выходили из обители Молдовской Неприкасаемости. Солнце играло на стеклянной крыше со светодиодной подсветкой остановки.

Я продолжил движение, пока не доехал до автопарка.

Весь штат кишинёвских водителей состоял из профессионалов, которые работали на благо молдовских пассажиров. Мы все идейные люди, каждый из нас имеет высшую цель, но мы всегда сходились в одном – в стремлении к благополучию нашего автопарка.

Вот я уже удовлетворённо сверил время, растёкся было в кресле, предвкушая божественный аромат вчерашней, вылежавшейся на солнце котлеты, как вдруг: