– Хорошо, что не кусается. – Рина вынула руки из карманов и с недоверием взглянула на «крысу». – А кто он  – Фредди?

– Мой друг, – сказал мальчик и погладил шерстяной комок, который довольно подставил спинку и удобно разлёгся в ладони. – Мы думаем, ты нам не навредишь.

– Точно не наврежу. А зверь-то он какой, порода?

– Мандарин, – невозмутимо ответил Ян.

Сева будто очутилась в анекдоте, где говорили каждый о своём, не слыша собеседника, и влепила «в тему»:

– Брамборачка[9]!

Ян сразу посмурнел и часто заморгал глазами – похоже от переизбытка мыслей.

– Что это значит? – спросил он раздражённо, не поняв юмора.

– А что значит «мандарин»? – с глупым выражением лица парировала Сева, будто и вправду забыв, что такое мандарин.

– Порода. Ты сама спросила!

Ян повышал голос, видно разволновавшись.

– Господи, порода! – опять хлопнула себя по лбу Сева, едва не зашибив остатки смекалки. – Спокойно! – перекрывала мальчика громкостью Рина, но вовремя одумалась и повторила уже гораздо тише: – Спо-кой-нее, Яник. Я же девочка, вот и туплю слегка.

Но Ян ещё сильней обеспокоился:

– Какой смысл в последней фразе?

Сева начинала понимать, что нужно говорить только по существу, прямо, как на духу. Ох, нет. Не «как на духу», лучше «в лоб», во! Мальчик же явно не понимал нюансов речи и эмоций.

– Извини, Ян. Я не то хотела сказать. Вовсе я не девочка… то есть… я не девочка, когда туплю… ой, всё – стоп! Обнулились! – взяла она паузу собрать нужное предложение. – Хм… короче, я не знаю никакой породы «Мандарин», вот и не ожидала услышать это слово в твоём ответе. А ты с бухты барахты говоришь «мандарин»… Что я увидела в голове – оранжевый круглый фрукт, – то и привязала к твоим словам…

– Понятно! – резко перебил Ян, и они замолчали.

В верхушках деревьев пели птицы, разряжая обстановку, – хотя бы для Севы. Слушал ли их вообще Ян, она понятия не имела; а если и слушал, то как он к ним относился, определить было весьма затруднительно.

Между ветками проскочило осеннее солнце, и Рина закрыла глаза, наслаждаясь теплом на коже. Сквозь веки она смотрела на оранжевый экран, а в ушах звучало: «Ман-да-ри-и-и-ин… мандарин, блин…»

В молчании они оба будто набирались сил, изредка будоражась опрометчивым вопросом Севы, а волны шелеста не только заполняли промежутки отрывистой беседы, но и щёткой проходились по ушам Яна, смахивая лишний налёт во фразах собеседницы. Время шло, ребята, наверное, привыкали друг к другу.

– Но она же не оранжевая, твоя мышь! – Очнулась Лиса, как громом поражённая своему открытию. – Почему тогда «мандарин»?

– Да! Знаю, – вдруг засиял мальчик и бодро застучал кулаками по коленкам. На его лице показались слабые признаки эмоций, а из пальцев выглянула всклокоченная бежевая мордочка. – Я тоже так Милошу и Иве говорил. Фредди – светло-коричневый. Неразумно было его породу называть «мандарин», но Ива учила меня говорить так, чтобы людям было понятно. Хотя почему людям понятно то, что неправильно, – мне не понятно.

А Севе было непонятно, почему Ян назвал своих маму и папу по именам:

– Яник, а Ива и Милош тебе родные родители?

– Да.

– А ты когда-нибудь называешь Иву мамой?

– Да. На людях.

Тут он странно засучил руками, видимо вспомнив, что находился вроде как на людях, но запутался, ведь мамы рядом не было, а это она заставляла его вести себя «социально». Выходило, что это мама была триггером изменений в его поведение на улице, а настоящей привычки и потребности к «неправильному» людскому общению у него и не выработалось. Так думал Ян, пока Сева купала щёчки в солнечных лучах и напевала какую-то глупую радио-песню. Но как только недовольно застучали камни, она замолчала.