Мы несли на себе набитые вещмешки, фляги, противогазы и плащ-палатки.

Полевая форма, в которой совершали марш-бросок, проявила себя неплохо. Хотя она и была похожа на хлопковый камуфляжный мешок, в ней было просторно и комфортно. Страшно представить, что стало бы с нами в повседневной форме, которую я увидел на курсантах, когда мы с отцом въезжали в академию.

Через несколько часов похода на моём лбу выступили первые капли пота. Солнце нещадно пекло. Казалось, сверху кто-то поднёс лупу, чтобы выжечь отряд муравьёв. Начали падать первые обмороки.

Двери автобуса, который ехал рядом со строем, открылись, и наружу выпрыгнул старлей Гоха. Трёхслойный подбородок на его лице затрясся.

Он подбежал к упавшему курсанту, оттащил его из строя, приподнял на ноги и отвесил смачного пенделя. Курсант встрепенулся.

– Беги, щенок! – гадко крикнул Гоха.

Команда сработала. Курсант без оглядки побежал за остальными, будто только что не лежал мордой в песок.

Плотные ряды шли, задыхаясь от тёплого воздуха и клубов пыли, что поднималась из-под берец впередиидущих. Мои колени уже подкашивались, но я превозмогал усталость. Зачем получать целительный пендель, если можно обойтись без него?

Я взглянул на Бахрама. Его жилистое тело, казалось, не знало усталости, а лицо, в отличие от лиц иных курсантов, не было покрыто смесью из пота и пыли.

Заметив, что я наблюдаю за ним, он спокойно сказал:

– Какая всё-таки это глупость, Платон. Я тут призадумался над тем, что мы делаем и для чего.

– О чём ты? – с недоумением спросил я.

Бахрам с присущей ему премудростью сказал:

– Начальство делает то, что им приказали. Они не знают другой модели воспитания, кроме той, что довели начальники повыше. Насилием они стращают нас, после чего насилием мы будем стращать других. Замкнутый круг без развития и перспектив.

С некой завистью к выносливости Бахрама, я ехидно заявил:

– Так ты же сам говорил, что круто пройти этот путь и бла-бла-бла. Выходит, отказался от своих слов? Что будешь делать дальше?

– А ну пошевеливайся, а то ща пинка получишь! – послышался мне гнусавый голос сзади. Я повернул голову и увидел Гоху, который не отрывает от меня взгляда. Его лицо заряжено удовлетворённой злобой.

«Идём по полю, как стадо овец, а за нами следят пастушьи собаки». – подумал я, поворачивая голову обратно.

– Вспышка слева! – внезапно скомандовал Гоха, и весь огромный строй повалился вправо. Кто-то упал друг на друга, кому-то повезло перепрыгнуть подальше.

– Отставить!

Курсанты поднялись и снова заняли свои позиции в строю.

– Вспышка справа!

Всё повторилось с той лишь разницей, что все повалились в другую сторону.

Испробовав на вкус пыль с обеих сторон, мы поняли, что она везде одинаковая.

Снова раздалась громовая команда:

– Газы!

Все спешно потянулись к мешку, что у каждого висел на поясе. Быстро открыть тугие застёжки – уже большой подвиг, а что уж говорить про натягивание противогаза на голову! На всё про всё давалось тридцать секунд.

Гоха обвёл строй взглядом, дожидаясь, пока все наденут противогазы.

Посмотрев на часы, он с улыбкой сказал:

– Не успели! На раз принимаем присед, на два встаём! Раз! Два! Раз! Два!..

Когда изнеможение курсантов дошло до предела, он снова рявкнул:

– Газы!

Я за секунду достал противогаз из сумки, взял его за края и тут же очутился в подводной лодке. Сквозь мутные стёкла я оглядел строй. Курсанты превратились в болванчиков с лысой резиной на голове.

– Отставить!

Мы преодолели большую часть пути. Полуденное солнце ещё два часа назад достигло высшей точки и уже начинало спускаться. Невыносимая жара заставляла большинство курсантов дышать ртом. Причиной этому была и сильная жажда, которую утолить мы могли лишь дойдя до загородного полигона.