Я нашел взглядом родителей Инны, и сразу же почувствовал какое-то тепло и расслабление в душе. А ведь глядя на мать и думая о ней, я пребывал в сильнейшем напряжении. Да, с мамой своей я всегда напрягался, так как считал, что должен для нее что-то постоянно делать, отказываться от чего-то своего, идти на жертвы. А вот Иннины родители были совсем другими людьми. От Инны они ничего не ждали, и даже я, посторонний человек, улавливал эту свободу возле них. Они оба имели ученые степени, работали преподавателями в одном из институтов, писали учебники по своим предметам. Между ними было полное понимание, уважение, дружба. Лично я всегда это чувствовал, видел. Мне очень нравились эти люди. Я даже как-то сказал Инне, что завидую ей, что у нее такие родители.

– Дурачок, – усмехнулась она тогда на мои слова. – У тебя родная мама, ты знаешь, кто твой отец, ты знаешь свои корни, знаешь, кто ты, а я хоть и к хорошим людям попала, и очень люблю их, но из-за того, что я им не родная, никак не могу определить саму себя. В кого я, от кого у меня задатки, способности. Я постоянно вспоминаю тех своих родителей, думаю о них. У меня как бы две мамы и два папы, и я иногда чувствую растерянность. Я хотела бы встретиться с настоящими родителями, и мои приемные родители в этом мне обязательно бы помогли. Но, к сожалению, те люди, которые произвели меня на свет, уже умерли. Обоих свел в могилу алкоголь. У меня есть только их фотографии. И я знаю, что я очень похожа на отца. А мои приемные родители очень близки мне по духу. Это друзья, моя опора, поддержка. Даже не знаю, что со мной было бы, если бы не они. Я очень многому научилась у них и благодарна им за все. И все же было бы лучше, если бы они мне были родными, а не приемными. Хотя, может быть, какая разница? Главное, что вообще они такие есть у меня.

Я был с ней полностью согласен. О таких родителях, как у нее, можно было только мечтать. Я сам, когда приходил к Инне и общался с ее приемными родителями, то неизменно уходил от них в приподнятом настроении. В душе тепло становилось, сам я себе казался интересным, ценным.

Вот и сейчас при взгляде на них я почувствовал тепло и покой. Но переведя взгляд на собственную мать сразу весь сжался. Под ее блестящей внешностью скрывались боль и страдание, и почему-то я чувствовал себя виноватым, что у нее такое в душе. Хотя в чем я виноват? В том, что хочу жить своей жизнью, уйти от нее, не хочу оправдывать ее надежд и очень тягощусь ее ожиданиями? Ведь я словно в клетке, словно под тяжелым прессом.

Инна с Серегой все продолжали дурачиться, Сашка тоже ввязался в их кривлянье, а я вдруг почувствовал себя одиноко. Потерянность в душе зашевелилась с новой силой, и в этот момент я встретился взглядом с хохочущей на подоконнике Инной. Видно, в моем взгляде было столько боли и тоски, что она вдруг перестала смеяться, спрыгнула с подоконника, а на меня посмотрела с досадой, будто я сделал ей что-то плохое. Меня это так поразило, что я застыл на месте, переваривая происходящее. Я не спускал глаз с Инниного лица, будто ожидая от нее чего-то обнадеживающего. Но она избегала смотреть на меня, при этом активно и с явным удовольствием общалась с Серегой и Сашкой.

На сцене появилась директор и попросила тишины. В это время мы снова встретились взглядом с Инной, и снова я наткнулся словно на стену из недовольства и неприязни. Да что такое? Почему она так смотрит на меня? Мне показалось, что у меня из-под ног выбили опору, и я совсем дезориентирован, потерян, и не знаю, что мне делать, куда двигаться.