Мысленно я постоянно беседовал с Инной, рассказывал о том, что думаю и чувствую, о чем мечтаю и от чего мучаюсь. Мне очень не хватало ее. Но я никак не мог связаться с ней. Дома я был только по ночам, и получалось, что звонить ей было то слишком рано, то слишком поздно.

Инна сама позвонила мне вечером на третий день. Я в тот раз пришел пораньше из больницы, так как мать наконец-то начала приходить в норму.

– Коля! – обрадовалась Инна, услышав мой голос в трубке. – Куда ты пропал? Я сто раз звонила тебе! Что случилось?

– Отчим ушел от нас, мать с нервным срывом в больнице, а я все эти дни был возле нее! – я говорил все это и удивлялся своему голосу. Он был будто не мой. Глухой какой-то и слабый.

– Я сейчас к тебе приду! – она бросила трубку, а я словно зомби стал ходить по квартире, переставляя вещи с места на место. Нечаянно я увидел свое отражение в зеркале и испугался. Запавшие щеки, выступающие скулы, в глазах одновременно дикая усталость и возбуждение.

«Ой, дядя Дима, как же твой уход оказался тяжек! – подумал я. – Хотя ты молодец, что нашел в себе силы уйти. Вы всегда с матерью были слишком разными, чтобы быть вместе. Но что теперь будет со мной? Дядя Дима, как же я?»

Раздался звонок в дверь. Пришла Инна. Увидев меня, она испуганно отшатнулась:

– Коля! Да что ж ты…

Мы с ней долго сидели в зале на диване, и я сказал ей о том, что меня очень тяготит, что мать возлагает на меня большие надежды, ждет от меня поддержки, считает, что у нее есть я.

– Понимаешь, – говорил я, – мне от тети дом достался, как раз недалеко от совхоза, так вот я хотел после школы туда перебраться жить. И вообще, я мечтал, что и ты там со мной будешь, когда мы поженимся. Я бы в совхозе работал. А теперь и не знаю… Как я мать оставлю? И ведь еще мать тот дом сдает, деньги с него имеет…

– Ну, твоя мама выздоровеет, все в норму войдет. А ее надежды на тебя не обязательно оправдывать. У тебя своя жизнь.

– Инна, все так. Ты права. Главное, чтоб у нее все было хорошо…

– А у тебя? Она наверняка хочет, чтоб и у тебя было все хорошо.

– Да… Конечно…

– А почему ты так исхудал? Ты что, все эти дни совсем ничего не ел?

Я непонимающе уставился на нее: какая еда, когда тут такое? Но, если честно, я совершенно забыл о еде. Хотя вроде что-то и ел… Не мог же я три дня быть без еды.

– Конечно, я ел, – пожал я плечами.

– Ничего ты не ел! – Инна вскочила и побежала на кухню. Она сварила мне макароны, подогрела сосиски. И вот тут только я понял, как сильно хочу есть, и с жадностью накинулся на еду.

– Нет, Коля, я не понимаю, как так можно? – в раздумье произнесла Инна, глядя, как я торопливо поглощаю макароны и сосиски. – Кажется, ты из тех людей, которые так проникаются уходом за больным, что совсем забывают о себе, и когда больной выздоравливает, они сами падают замертво…

– Посмотрел бы я на тебя, что бы с тобой было, если бы твоя мать упала на пол и стала бы колотиться в истерике, – с обидой сказал я, отодвигая от себя тарелку с недоеденными макаронами.

– Нет, нет! Ешь, пожалуйста! – она снова придвинула тарелку ко мне. – Наверное, ты прав, это я ничего не понимаю. Трудно оставаться в норме, когда с близкими беда. И все же никогда, ни при каких обстоятельствах нельзя забывать о себе, теряться. Да, маме твоей тяжело, но она справится, и вообще, это ее жизнь. Она сейчас в больнице, врачи оказывают ей помощь. Не надо так сходить с ума! Я как увидела тебя – испугалась. Разве можно так изводиться? Да и зачем? Какой от этого толк? Лучше думать, что все это временно, что скоро все войдет в обычную колею.

Я слушал Инну и в какой раз удивлялся ее уму и рассудительности. Мои душевные раны от ее слов затягивались. Щедро же Создатель одарил ее! И красивая, и умная. Я чувствовал, как у меня от ее доводов снова вырастают крылья за спиной, мрак рассеивается. Откуда такие люди вообще берутся?