– А как же ведьму-то? – подал голос Ванька. – А ежели она чего супротив нас удумает?

– Чего она удумает? – отозвался Митрошка. – Чай, не добрый молодец она, сдюжим.

– Да не о том я, – продолжил Иван. – Ежели она дела колдовские применит.

Митрофан громко расхохотался.

– Слышь, Косой, ты что ль совсем допился? – ухмыльнулся он. – Какие дела колдовские? Баба она и есть баба! Подумаешь, в травах разбирается. За шкирку прихватить да хворостиной отстегать – вмиг станет шёлковой.

Ничего не ответил Ванька. Он рос в полной семье, в отличие от друга, которого одна мать растила, и помнил бабкины присказки о болотных ведьмах и их делах чёрных.

– Будя лясы точить, – подал голос Никодим, – топать пора.

Низкие серые облака цеплялись за верхушки деревьев. В лесу было сумрачно и хмуро.

Трое мужчин шли по тропинке друг за другом.

– Никодим, зря мы здесь пошли, – начал Иван.

– Какая, к чёрту, разница? – буркнул полицай.

– Впереди могильник будет. Нужно было в обход идти, – словно пояснял Ванька.

– Эко ты, Косой, название дал громкое – могильник! – мерзко хохотнул Митрошка. – Ну вырыли яму, ну сбросили сюда мертвяков, кто супротив власти новой попёр. Так сколько ещё этих ям будет.

– Я смотрю, ты, Митрофан, на всё своё мнение имеешь, – злобно осклабился Иван.

– А я смотрю, что ты, Ваня, будто чистеньким перед всеми остаться хочешь! – выдал Никодим, остановившись и вперив хмурый взгляд в Ивана. – То ты ведьму испужался, теперь вот мимо мёртвых идти не хочешь. Думаешь, за тебя дела сделаем, а ты на опушке отсидишься?! Нет уж, впрягся, так иди до конца.

Ванька вжал голову в плечи и обиженно засопел. Дальше пошли молча…

***

Рано поутру проснулась Варя и лежит молча. Рассматривает жилище незнакомое. С осторожностью на Мавру поглядывает.

– Мама, – тихонько произнесла девочка, вспомнив вчерашний вечер, и вновь заревела.

Женщина подошла к ребёнку и легонько приобняла.

– Нету мамки, – тихо сказала она и поцеловала малышку в макушку. – Ох, мало дело твоё, да оно и к лучшему, – бормотала себе под нос ведьма, скручивая в тугой пучок сухую траву.

Поднесла к свече горящей. Повалил дым густой, белый, зачадил всю комнату. Девочка пару раз вдохнула и опять на постель повалилась, словно без чувств.

Подошла Мавра к ребёнку, руку ей на лоб положила и шепчет:

"Имена, голоса, касания,

Всё, что память хранила в сознании,

В сундуках своих, что сокрыла,

Судьбы прошлого – всё позабыла".

– Может, и не права я, – поговорила Мавра вслух, на девочку глядя, – но о родителях помнить не будешь. Да только нужна ли она, такая память?!

И, отойдя от спящего ребёнка, настежь отворила дверь, чтоб запах травы оморочной выветрился.

Вышла женщина на крыльцо. Тишина в лесу, покой. Словно не доходят до избы Мавриной ветра злые, что по деревням да весям землю студят.

И вдруг напряглась она. Глаза сузила и в глубину леса взгляд вперила. Потом подняла лицо к небу и, шумно втянув воздух, словно волчица, учуявшая чужака, произнесла:

"Не отступился, значит?! Ну, смотри, Никодим, как бы не оказался мой приём пострашнее немецких плёток!"

***

– Что это за запах? – спросил Митрофан, принюхиваясь.

– Гнилью болотной тянет, – отозвался Никодим.

– Да что я, не знаю, как болото пахнет! – отозвался Митрошка. – Тут другое что-то.

– Посмотрите, что там лежит? – вдруг подал голос Иван и указал пальцем в сторону.

Мужики остановились. В нескольких метрах от них лежала куча тряпья. Митрофан отделился от группы и подошёл к куче.

– Тьфу, пропасть, – бросил он, отворачиваясь. Под ногами лежал почти разложившийся труп мужчины. Тело лежало вниз лицом.

– Сдох кто-то, – прикрикнул он. Никодим и Иван направились к нему.