– Ох Любавушка, – вздыхала сестра старшая, – уже б уняла ты свой гонор да покладистой стала.

Глядишь, и муж бы сыскался. Да детки появились.

– Покладистой, да без гонора с чертями не справиться, Дарьюшка, – смеялась в ответ та. – А что деток нет, так не расстраиваюсь, – знать, судьба такая, – сказала она, чмокнув в макушку любимого племянника. Андрейка как выздоровел, на дальнюю деревню к тётке, почитай, по несколько раз в месяц бегал, а то и вовсе гостить оставался.  С лихвой тётку детской любовью одаривая…

Мерзкий моросящий дождик впитывался в землю, словно в губку, превращая её в жидкое месиво.

Обдуваемые ветрами, стояли перед толпой мужчина, женщина и трёхлетняя малышка.

– Да что ж это делается, люди добрые! – раздался из толпы женский голос.

Трое мужчин в немецком обмундировании резко обернулись на звук. Толпа затихла.

Из-за немцев вперёд вышел человек с белой повязкой на рукаве.

– Говорил я тебе, Тимофей, не доведёт до добра твоя деятельность! – обратился он к главе семейства.

– Как был ты, Никодим, всю жизнь гнидой, так и…

Договорить мужчина не успел: автоматная очередь прервала его. Женщина, стоявшая рядом с мужем, дико закричала и бросилась к нему. Один из стоящих немцев подошёл ближе и выстрелил ей в голову. Малышка заплакала и кинулась к матери.

– Тимофей Рыков наказан за то, что оказывал помощь партизанам, – громко произнёс Никодим. – И вам всем нужно уяснить, что так будет с каждым, кто посмеет ослушаться. А сейчас расходимся! – гаркнул он.

Из толпы вышла пожилая женщина и направилась к заходящейся криком девочке.

И снова раздалась автоматная очередь. Женщина повалилась навзничь.

– Враг великого рейха, – на ломаном русском произнёс один из немцев. – Дефчонкаумирайт сам, забирать нихт, она есть враг.

– Быстро все по домам! – снова заорал Никодим.

Гудящая толпа, тяжело ступая по размыленной грязи, разбредалась по деревне. Три мёртвых тела остались лежать под сгущающейся моросью как предостережение для тех, кто ещё осмелится оказать помощь партизанам.

Сжавшись в комочек на земле рядом с мёртвой матерью, поскуливала от страха маленькая Варвара.

На деревню опускалась ночь.

В домах зажигался свет, раздавался пьяный хохот немцев. Девочка дёргалась от каждого шороха, словно испуганная мышка.

Совсем рядом раздались шаги. Варя подняла головку и со страхом вгляделась в темноту.

Высокая фигура в чёрном стремительно шла мимо лежащих на земле трупов и вдруг остановилась, разглядев трясущуюся от холода девочку.

"Твари бессердечные, – раздался громкий шёпот, – нехристи проклятые".

Из черноты облачения высунулась рука и тронула ребёнка за плечико.

– Вставай, дитя, – произнесла она и взяла Варю за руку.

В этот момент настежь распахнулась дверь дома, и яркий свет из проёма осветил место казни.

На крыльцо вышел пьяный Никодим. Он молча уставился на фигуру в чёрном, рядом с которой стояла перепачканная кровью родителей Варя.

– Кто посмел ослушаться? – рявкнул он, фокусируя пьяный взгляд.

Женщина сдёрнула с головы капюшон.

– Мавра! – не то удивившись, не то возмутившись, прикрикнул он.

– Закрой рот, Никодим, – произнесла женщина, – не бери большего греха на душу.

– Оставь девку, – произнёс мужчина, – она – дочь врага.

– Чьего врага, Никодим? Побойся Бога!

Полицай громко рассмеялся.

– Кто мне говорит про Бога?! – хохотал он. – Чёрная ведьма, что от добрых людей по болотам прячется.

Глаза Мавры сверкнули гневом.

– От того и прячусь, – прошипела она, – что люди добрые. Дай мне уйти с ребёнком.

– А иди, – вдруг произнёс полицай.

Женщина подняла Варю на руки.

– Только уступку тебе даю – пять минут. Успеешь убежать?