Слышь, Андрей, ты не забывай меня, – как в гости захочется, так говори мамке, я всегда тебе рада и жду тебя.

За эти полгода, что племянник провёл у Любавы, было видно, что с неохотой она отпускает его:

привыкла к мальчонке. К смеху заливистому да дурашливости детской.

– Ты вот что, Дарья, – вдруг сказала сестра, – кота береги да не обижай. Мой подарок Андрейке, пусть с ним и находится.

– Да разве ж я когда скотинку обижала? – насупилась Дарья. – Я завсегда твари Божьей миску молока налью.

– Ну, полно обижаться, – проговорила сестра, – я просто так сказала. В сенях корзинка стоит, вот в неё Ваську и посадим. До деревни путь не близкий, пора вам. Дотемна добраться постарайтесь.

Расцеловались сёстры, Любава племянника обняла и, перекрестив на дорожку, отпустила с Богом.

И пошла жизнь своим чередом, настала пора зиме осени на пятки наступать. Зимние дни ох коротенечки, зато вечера да ночи глубоки да темны.

Густые сугробы дороги замели. Снега в этот раз было – еле калитку поутру открыть можно, заметало до половины. Медленно жизнь деревенская зимой течёт. Да Любаве завсегда работа найдётся. Кто младенчика принесёт захворавшего, кто для родителя своего за травкой: болят руки натруженные. Так и дни потихоньку шли. Ко времени солнце всё чаще выглядывать начало, владения зимушкины подтапливать. Ручьи зажурчали, птицы защебетали. И глядишь, вот уж и весна – ворота распахивай да тепло впускай!

В один из дней работает Любава в огороде, землю под гряды готовит, вдруг слышит: "Мяв".

Обернулась – стоит Васька.

– Ты как здесь? – вскинула руки девушка. – Неужто с Андрейкой что стряслось? Мявкнув ещё раз, кот подошёл к ней и начал тереться о ноги лобастой головой. Не стала Любава раздумывать, в дом пошла, собрала вещи нужные. К соседке старенькой сходила, попросила за курями доглядеть, коли не воротится завтра.

– Знать, у сестрицы решу погостить остаться, – объяснила она старушке, – ты уж пригляди, баб Глаш.

Заручившись согласием, отправилась девушка в путь.

Идёт вдоль леса, – птицы голосят, весной пахнет, благодать! Да на душе муторно, шаг сам собой ускоряется. Ещё солнце клониться к земле не начало, а уж крыши домов показались.

Как ошпаренная девка бежала, дорогу вмиг одолела. К сестре в избу влетела, отдышаться не может.

– Любавушка, – вскрикнула Дарья, увидев сестру. – Горе-то какое, – заголосила она и бросилась к сестре в объятья. Схватила её за руку и в комнату дольнюю потянула. Зашла Любава и ахнула.

Лежит на постели Андрейка, что мёртвый. Губки синие, кожица будто прозрачная. Дышит тяжело.

Через Дарьины всхлипы смогла она разобрать, что сразу после Рождества мальчик начал себя плохо чувствовать. Вроде и бегал, прыгал, а всё силёнок не хватало. А с неделю назад так вообще слёг.

– Почему ко мне не прибежала? – сердито прикрикнула на сестру Любава, положа руку на лоб племянника.

– Да не знаю я-аа, – голосила Дарья, – словно дороги кто закрывал. Только за порог, так случается что-нибудь. Мы поначалу думали, что подзастыл он. Давеча с горки вернулся, в сугробах с ребятнёй навалялся. А опосля и я слегла, с неделю валялась. Малиной да отварами отпаивались.

Вроде и полегче сделалось. А когда он совсем занемог, тогда и пыталась к тебе добраться.

Так ведь сама видела, зима какая нонче была. Метели да вьюги, на улицу не выйдешь, не то что через лес до тебя добраться.

Я и побежала к Пелагее. Травы она мне давала, домой приходила, над Андрейкой шептала.

Да всё хуже и хуже только-ть. Думала, как снег чуть спадёт, за тобой побегу, да ведь завтра и собиралась.

А ты сама пришла. Беда ведь ещё какая – Васька наш пропал, как в воду канул. Андрейка как в себя приходит, так кота просит позвать, а его нет. Помоги, сестрица милая! Помрёт Андрейка, так и я жить не буду, наложу руки на себя!