Отсутствие, всегда уже задействованное в символическом, оказывается сопряженным со смертью как с невозможным, неизвестным, реальным. Распад символической матрицы ведет к отрицанию того отрицания, которое несет признание смерти, смертности другого. Никто не умирает, в бессознательном все живы. Так говорит Фрейд о мире сновидений. Его слова постепенно начинают описывать в том числе и глобальный бессознательный онейроид паранойяльного мира, в котором нет ни смерти, ни времени, ни энтропии. Голоса раз за разом напоминают Шреберу, что вечность беспредельна, и отмена времени дезориентирует пространство, раздвигает его пределы до бесконечности, открывая пропасть за пропастью. И смерть есть не что иное, как изменение состояния нервов: наяву одно состояние, во сне, в бессознательном, в смерти – другое. Нервы меняют свое состояние при переходе в вечность. Никакой негативности. Во всяком случае никакой смерти, пока действует телекоммуникация с божественными лучами: «На самом деле у меня очень сильные сомнения на тот счет, что я вообще смертен, во всяком случае, пока длится связь с лучами, Strahlenverkehr»[4]. Даниэль Пауль уверен, что ни один яд, даже самый сильный, не причинит ему никакого вреда. И вот еще какая здесь действует логика: человек – венец творения, и план творения «заключался в создании его по образу и подобию Бога как существа, которое после смерти опять преобразуется в Бога»[5]. Пока действует нервно-лучевая коммуникация с Богом, бессмертие гарантировано. Почему лучевая связь должна прерываться, если налажена она не Шребером, а самим Богом? Вечность связи с лучами, впрочем, нужно выстрадать.

Вечность – одно из тех понятий, которые, как пишет Даниэль Пауль, понять более чем сложно. Людям трудно помыслить что-либо, не имеющее ни начала, ни конца. Как помыслить причину, за которой нет причины? Вопрос вечности ставит перед судьей Шребером проблему каузальности. В то же время вечность – один из атрибутов Бога, и «божественное творение – творение из ничего»[6]. Во всяком случае, разумом это положение не понять, его не понять, как говорит Шребер, с помощью «нашей позитивной религии»[7]. Творение из ничего – символическое творение, точнее творение символического, и негативность ex nihilo в него вписана.

Однако Сын Божий как его творение воплощен в человеке, и рассуждения Шребера смещаются в сторону вопроса о сексуальности, но только для того, чтобы отрицать возможность сексуальных отношений: то, что Иисус Христос – Сын Божий, можно понимать исключительно в некоем таинственном смысле, поскольку никому не придет в голову полагать, что у Бога есть сексуальные инструменты, Geschlechtswerkzeuge, и он вступает в сексуальную связь с женщиной, от которой появляется на свет Иисус Христос. Вечность не предполагает причины, следствия, пола, рода, инструментов, начала, конца, рождения и смерти.

«А смертен ли я вообще?»[8], – задается Даниэль Пауль риторическим вопросом, ведь совершенно определенно ясно одно: пока он в контакте с божественными лучами, смерть ему не страшна, и даже если он умрет, то будет воскрешен, и будут восстановлены его жизненные силы. Как сегодня это происходит в кино, компьютерной игре или анимации. Сегодня, кстати, виртуальные технологии и ненасыщаемое потребление вносят свой вклад в возможности безграничного расширения воображаемой империи бессмертия, очередного «тысячелетнего рейха». Безграничное пространство раздвигает границы времени. Оно необратимо и ненеобратимо. Его просто нет, и оно всегда уже есть. И потому вполне можно покончить с собой в этом мире и продолжать существовать в мире виртуальном. Цифровая революция меняет отношение к смерти и к жизни, меняет сами понятия жизни и смерти. Творцы Сингулярности обещают царство бессмертия и непреходящего наслаждения. Впрочем, это уже речь о сегодняшней революции, о новой машине тотального контроля, о новой машине влияния, о