– «Я тут вспомнил о твоей выходке в ванной. Ну, помнишь, когда ты стену пробила… я так беспокоился что даже и не задумывался об этом»

– «Как я по-твоему могла пробить стену? Ты мою руку видел?!» – как гром среди ясного неба.

– «А царапины на столе и серые клочки волос… у нас ведь нет животных. Видимо ты оборотень» – это его не на шутку рассмешило.

– «Ты пьян, Энтони, ложись спать!» – нарастающий гнев влился в мой толчок пытающегося подняться с кровати Энтони.

Толчок оказался гораздо сильнее чем я предполагала, обмякшее тело Энтони влетело в стену пробив неглубокую дыру.

На возникший шум начали собираться ещё не ушедшие гости, но я закрыла дверь в спальню и принялась вызывать скорую. Судя по его состоянию в момент удара, я сломала ему несколько рёбер и повредила правое легкое. Кровь лилась из его рта, а глаза закатились. Неужели мои приступы стали ещё критичнее?!

Пришедший в себя спустя пару дней Энтони лежал на больничной койке. Отказался со мной разговаривать и запретил посещать палату. Лишь Мэгги было позволено пройти.

По возвращению домой:

– «Что случилось? Почему папа боится тебя?» – грустно сказала Мэгги.

– «Солнышко, у мамы есть небольшие проблемы с неконтролируемым гневом. Папа просто не хочет, чтобы я доставила ему новых проблем пока он выздоравливает» – мой голос не особо успокаивал.

– «Это на него не похоже! Вы ведь никогда не ссорились» – она была гораздо умнее.

Не ссорились. Прошло несколько недель прежде, чем Энтони смог вернуться домой, пусть и перебинтованный. Из-за образовавшегося больничного его заявка было отклонена, исследовательскому центру требовались кадры прямо сейчас и ждать выздоровления Энтони не представлялось возможным.

С того момента он перестал общаться со мной и чаще бывал в комнате Мэгги. Наши прочные отношения так легко были разрушены, невероятно! Может, я ошибалась…

Из-за переживаний у меня участились приступы «озверения» и волчьи признаки вырывались все чаще, из-за чего пришлось купить шляпку с длинными полями, да бы скрывать от общественности. Друзья что и так не особо горели дружбой с нами и вовсе пропали.

Меня пытались и с работы выгнать, но побоявшись моей тяжелой руки сохранили место пообещав ещё найти способ выкинуть и оттуда.

Спустя месяц Энтони сообщил о том, что собирается подать заявление на развод.

– «Я люблю тебя, Макото, но ты тянешь нас на дно. У нас ни друзей, ни стабильной работы. Я так больше не могу» – звучал он все же не искренне.

Я так и не рассказала ему о своём заражении прежде, чем он покинул нас. По итогу суда Мэгги осталась со мной, ведь Энтони никак не мог её обеспечить. Обозленный он лишь крыл меня километровым матом на прощанье.

– «Встреча с тобой уничтожила мою жизнь, Макото! Будь ты проклята!» – я прекрасно понимала, что вся та доброта была лишь затянутым спектаклем.

Мэгги была подавленна расколом семьи и стала всё реже рисовать. Те немногочисленные рисунки что она показывала больше не отображали былой детской радости. Что-то умерло в ней.

Все считали меня монстром и в скором времени я могла потерять и работу. Зачем я тогда буду нужна Мэгги? Погружаясь все глубже в потемки собственного сознания скрывать свои приступы становилось все сложнее.

Приступы хандры участились, и вырывающаяся звериная сущность разрушала мой дом.

Я нарезала мясо для супа, когда Мэгги подошла ко мне. В её руках не было нового рисунка. Её маленькие ручки дрожали, а взгляд был опущен в пол:

– «Почему вы с папой разругались?»

– «Мэгги, я же уже говорила тебе, ему опасно жить с нами»

– «Почему опасно?! Раньше всё было хорошо, ничего не случилось» – на её глазах выступили слезы.