Конечно, Сергей нарушал инструкции, просясь пассажиром на состав, но ему очень хотелось скорее добраться до нового места службы. И младший лейтенант, наклонившись к низенькому стрелку, вполголоса сообщил, что будет инспектировать работников станций на соблюдение режима секретности. Это было примитивное вранье, но старший вохровец ни секунды не засомневался в правдивости слов молодого командира. И бодрым тоном вещал:

– Ну, товарищ лейтенант, коли так, то, дагдысь, если не желаете ехать на локомотиве, то прошу ко мне, на заднюю площадку последнего вагона. Поезд, однако, скоро тронется!»

Сергей прошел в хвост состава и сел на ступеньку площадки последнего вагона.

Вещей при себе у него имелось немного: тощий армейский вещмешок, в котором была буханка хлеба, два брикета концентрата пшенной каши, бумажный кулек с горстью сахара, банка тушенки – сухпаек на сутки, бритвенный станок, кусок мыла, пара сменного белья и три книги – «Наставление по стрелковому делу», сборник стихов Маяковского (подарок политрука всем выпускникам курсов) и томик рассказов Эмиля Габорио про похождения французского сыщика Леккока издания 1909 года со старорежимными буквами. Последняя книга была приобретена в поезде, когда он перемещался из Иркутска в Читу. Молодой веселый парнишка-попутчик ехал устраиваться на работу в Забайкальский областной центр и, дочитав последнюю страницу, громко хлопнул, закрывая книгу, сказал: «Держи, младлей, дарю, читай, о-очень занимательно!»

Сергей закурил, достал из вещмешка «Похождения пронырливого сыщика и авантюриста». Но успел прочитать только две страницы.

Тут паровоз засвистел, запыхтел, гукнул, несколько раз дернул состав и медленно стал набирать ход. «Где же часовой вохровец?» – подумал Сергей, и как ответ на площадку бодро запрыгнул, несмотря на свою тщедушность, стрелок. Мужчина был словоохотлив и весел. Протянул Сергею старую замасленную телогрейку и пояснил: «Бери, бери, сейчас просквозит, ночью совсем задубеешь». Сам он уже был одет, не по сезону – в заношенный до крайней степени бараний полушубок, на голове нахлобучен такой же старый овчинный треух с железнодорожной ведомственной кокардой. Вид вроде бы у него несколько небоевой, но гладкоствольное ружье 16 калибра на ремне через плечо и цепкий взгляд через прищуренные глаза говорили о том, что человек находится на службе и исполняет ее добросовестно. Читать на ходу стало невозможно, и Сергей засунул книгу в вещмешок.

Солнце почти уже скрылось за сопками, бросая последние косые лучи на мир. Состав, стуча колесами на рельсах и качаясь на стрелках, постепенно покидал Читу. Вот уже мелькнул выходной семафор, потянулись пригородные домишки. С правой стороны заблестела местная река Ингода. Ребятишки, сидевшие с удочками на берегу, при приближении поезда вскочили и весело замахали руками, что-то крича. Рядом с ними стоявшая девушка, в легком платьице и ватной безрукавке, тоже, смеясь, помахала рукой младшему лейтенанту. Сергей, улыбаясь в ответ, приложил руку к козырьку фуражки.

Девушка и дети вскоре скрылись за очередным поворотом железной дороги, и вохровец Мыльников, тяжело вздохнув, промолвил: «Эх, жизня, война… Нашим-то повезло, – имея в виду, видимо, детей, – а тем-то, кто под германцем сейчас, тяжело, голодно». Солнце полностью осело за горизонт, и состав двигался уже в ночи, старенький паровоз бодро двигал по железной дороге, оставляя за собой две чугунные нитки. Сергей и Мыльников сели на площадке, освещаемой большим масляным фонарем красного цвета, лейтенант – на свой вещмешок, а вохровец – прямо на пол. Стали говорить о войне, о тяжелом положении на фронтах. Говорил в основном стрелок, Сергей кивал головой. Соглашаясь со словами Мыльникова, он не заметил, как задремал. Разбудил его паровозный гудок. Состав сильно закачало на входных стрелках, заскрипели тормоза, и поезд грузно втянулся на станцию. «Адриановка» – прочитал Сергей на здании вокзала. Мыльников еще на малом ходу спрыгнул с площадки и пошел вдоль состава нести караульную службу. Сергей встал, достал папиросы, закурил. На соседнем пути в противоположном направлении стоял пассажирский поезд, несколько вагонов были международного класса. Отсвет от пристанционных фонарей чуть освещал их. Между штор в окне одного из них виднелся молодой мужчина азиатской внешности, одетый в черную пару, белую сорочку и черный галстук. «Дипломат какой-нибудь. Не спится ему!» – решил для себя Сергей. Затушил окурок о каблук сапога. Действительно похолодало, и он надел ватник Мыльникова, пропахший угольной гарью и каким-то особым деревенским запахом, смесью конского пота и навоза. Сразу нахлынули воспоминания о родном доме, о матери и дедушке – высоком жилистом старике, который и зимой, и летом, ходил в таком же телогрее, от которого исходил тот же запах. Подошел помощник машиниста и сообщил, что скоро «поскачем дальше». Поезд с соседнего пути плавно тронулся и вытек со станции в сторону Читы, увозя сидящего в нем дипломата в черном строгом костюме.