Ай да Бурмистрова, что за руки, что за руки, – причитал дед.

Еще немного, и Колокольчик пересек финиш.

Ай-яй-яй-яй-яй! – фальцетом вскричал дед.

О-о-о-о-о! – радостным басом вторил ему Вадя. – Мы первые! Мы первые! Мы первые! Я выиграл! Выиграл! Выиграл!

Не радуйся, засбоил он. – Толкнул дед Вадю локтем в бок.

Что? – не понял Вадя.

Засбоил он на финише, на галоп, то есть, перешел. Надо рысью, а он галопом. Понял? – Дед был искренне огорчен. – Но Бурмистрова-то, а? Колокольчика чуть было первым не привела.

Так я не понял, я, что, не выиграл? – уточнил Вадя.

Нет. Сняли его с забега. Плакала твоя тысяча, – объяснил дед.

Внизу, через ряд, кто-то, восхищаясь, делился с соседом:

Козлов-то каков! Вот это руки! Да?

Да что твой Козлов, – ринулся в атаку возмущенный дед. – Вот у кого руки, так это у Бурмистровой. Вот это руки! Самого Колокольчика на финиш почти что первым притащила!

Вот именно, почти что! – ответили снизу.

Вадя, раздувая ноздри, с упоением втягивал в себя этот воздух, наэлектризованный азартом.

Эдя дернул его за полу пиджака.

Сядь, чего стоишь. Вон, видишь того мужичка в светлой ветровке? – спросил он, когда Вадя опустился на скамью рядом с ним.

Где? – Вадя шарил глазами по полю, выискивая себе нового любимчика среди разминающихся участников нового забега.

Да вот же он, у парапета стоит, – кивнул Эдя.

Пошарив глазами по трибуне, Вадя обнаружил человека, на которого ему указывал Эдя.

Невысокий, плотный мужик в светло-серой куртке с пышной, заботливо уложенной шевелюрой.

Вижу. И что? – поинтересовался Вадя.

Сейчас подойдешь к нему, протянешь десятирублевую купюру и скажешь: «От первого к пятому через все заезды». Послушай, что он тебе ответит.

Что за абракадабра? – изумился Вадя. – А, понял… Он букмекер, да? Бук, то есть. Ты хочешь, чтобы я сделал ставку? Но, Эдька, подожди. Я еще не определился. И почему только на десятку? Что за крохоборство такое! – От всей души возмутился он.

При-ду-рок, – процедил сквозь зубы Эдя. – Ты сюда что, играться пришел или дело делать? – И, наклонившись к самому его уху, прошептал: – Кого из квартиры выкидывают? На ком долг висит? Кого, в конце концов, обещала шлепнуть Анна, меня или тебя?

А… я все понял… – внезапно осипшим голосом пробормотал Вадя.

Сегодня она вернулась домой рано. Последние дни, после возвращения из Франкфурта, Анна бездельничала. Но за свои двадцать семь лет она так и не научилась лениться со вкусом. Редко случавшееся в ее жизни безделье все равно получалось у нее каким-то уж слишком активным. Вот и сейчас, оставшись без работы и пообещав Эде ничего не предпринимать целых десять дней, Анна заполняла свободное время длительными, бесцельными прогулками по Москве. Она болталась по улицам, заходя в магазины, церкви и кафэшки. Обедала в незнакомых, случайно попавшихся ресторанчиках. Когда по пути ей встречались художественные галереи, с удовольствием проводила там несколько часов и даже посетила пару музеев. Знакомые с детства улицы глазами пешехода виделись совершенно иначе, чем с водительского места автомобиля. За те годы, что она не пользовалась общественным транспортом, в городе появилось много нового. И не всегда это новое ей нравилось. Чаще пугало и расстраивало.

А иногда было так здорово просто посидеть на скамейке, где-нибудь на бульваре, наблюдая за молодыми мамашами и заботливыми бабульками, выгуливающими детишек. Уже позади были майские праздники, уже минули черемуховые холода, а немногочисленные в центре деревья, еще не задушенные асфальтом и угарным газом, уже украсили себя молодой, клейкой зеленой листвой. В город на мягких кошачьих лапах тайком пробиралось застенчивое московское лето.