Эта ассоциация возникла у путницы, когда взгляд ее скользнул по кулону, что выскользнул из-за шиворота ее робы, звонко ударившись об пол. Он представлял собой небольшое изображение Богини-бабочки, точно такой же, как и небольшое изваяние в храме при тюрьме, в который изредка водили узников помолиться между пытками и изнуряющими работами на вредном эфирном производстве.

В тот момент, как пленница увидела этот предмет, она тут же нашла его отражение и в фигурах, что ее окружали, на которых был надет этот символ надежды на спасение души после смерти.

И тогда она поняла, что это вовсе не на ней висит амулет. И стало понятно, почему она не могла пошевелится, а также почему не могла долго вздохнуть, но тем не менее оставалась все это время в сознании.

Она и была этим самым изваянием, что стояло в храме и, казалось, все чувствовало и понимало, только вот не могло ничего сделать.

Между теней страждущих, что обращали к ней свои молитвы, она увидела и саму себя, и свою подругу, над которой она столь жестоко надругалась по приказу тех, кто сам ранее истязал ее. И ей стало так невыносимо больно, что она не могла помочь ни себе, ни кому бы то ни было еще, она ощутила, как в буквальном смысле начала мироточить, наполняя комнату слезами странной, черной, отливающей лиловым цветом жидкости, что брызнула из ее глаз и стала заливать все помещение.

Когда вязкий эфир заполнил собой все пространство, скрыв под собой как храм и всех молящихся, так и статую, коей являлась сама путница, стало казаться, что все закончилось и, что можно наконец-таки обрести долгожданный покой. В итоге, однако, все стало еще хуже, когда путница ощутила чудовищное давление, что дробило ее каменную сущность, затягивая в черный водоворот. Он сходился в воронке, в которую, казалось, засасывались все надежды и страдания молящихся, копившиеся в ней как в сосуде. И в определенный момент кто-то, судя по всему, решил этот сосуд мучений разбить и испить до последней капли. Так, прежде чем все горестные воспоминания, из которых целиком и полностью состояла путница, исчезли во чреве воронки, она все же успела различить переливающую пасть, что больше напоминала какой-то хобот, жадно всасывающий все, чем она являлась. И в этот момент путница осознала, что весь мир был не более чем генератором этих эмоций, которыми питалось это существо. Оно даже не дало путнице времени что-либо осознать из увиденного и, самое главное, понятого, одним глотком испив ее страдающий ум без остатка.

Двадцать один час до затмения – терраса Центрального Государственного Университета Метрополии Сердца

Одним глотком осушив всю колбу и ощутив приятный горьковато-сладкий вкус на языке, тут же почувствовав прилив сил, Симон удовлетворенно вытянулся на солнце, что символически выглянуло в этот момент из-за редких облачков.

Медленно вдыхая свежий воздух и наблюдая за тем, как над городом возникает едва заметная голубая дымка, Симон не мог подобрать подходящих слов для того, чтобы описать свои ощущения. Как вообще можно было передать словами, что он являлся самым счастливым человеком на этой планете? Хотя, безусловно, и раньше существовали вполне себе довольные своими жизнями люди, точно так же, как и люди влюбленные, но тем не менее никто и никогда из них все же не испытывал столь ярких и окрыляющих чувств, как он сейчас. По крайней мере, в этом был убежден юноша. Более того, Симон искренне ощущал, что эти эмоции без труда выходили за пределы его тела и ума, в буквальном смысле окрашивая весь мир вокруг, включая как этот закат весны, так и неизбежное начало лета, которое обещало не закончиться уже никогда.