– Анастасия Ивановна! – воззвал к матери полицай. – Это можно расценивать, как фашизм и оскорбление памяти, вы меня понимаете?

Разумеется, мать понимала, кивает. И молчит, молчит как зашитая!

– Михаила спасает возраст. И, конечно, Георгий Петрович. Но поймите, ваш муж не всесилен, сколько он сможет его прикрывать? Сын позорит погоны отца…

– Он не отец! – взвился Майкл.

– Сядь! – рявкнула мать.

Полицейский сделал вид, что не слышал. Ну еще бы, погоны отчима и ему сулили блага и медали. Коррумпированные органы правопорядка, так называли их Активисты.

– Мы уедем, – пообещала мать. – Я увезу Михаила из города, отправлю к сестре, в Затишье. Хотя бы на время суда…

– Лучше бы на все лето, – умоляюще сложил руки следак. – Настасья Ивановна, милая, увезите его от греха! Их же используют, как скотину, весь этот дурной молодняк, гонят на минное поле. Провокация, подстрекательство…

Майкл не стерпел и вскочил, затряс побелевшими кулаками.

Даже сейчас вспоминалось с улыбкой, что он высказал продажному следаку. Нашел, сволочь, скотину, как же! Вот тебе за «дурной молодняк»!

Потом снова привиделись фотки Затишья, и от уныния свело зубы.

– У меня годовые контрольные! – буркнул он матери в спину.

– В местной школе напишешь, лучше там, чем в тюрьме, – расщедрилась мать на иронию. – Все равно прогул на прогуле.

Объяснять, что выход на демонстрацию важнее урока по биологии, Майкл благоразумно не стал. Будет она слушать, как же.

Навигатор показывал пятнадцать минут до конца маршрута, а городка все не было видно. Поле, дальний лесок, какой-то холм и река, текущая параллельно дороге.

А потом, посреди пасторали, – сирены, мигалки, блокпост на дороге. Карета скорой, полицейский УАЗик.

Мать притормозила, подчиняясь жезлу, вышла из джипа, тиская папку. Документы, страховка, доверенность. Майкл опустил стекло и высунулся, навострив уши.

Хоть какое-то приключение!

– Откуда едете, цель визита в Затишье? – завел полицай привычную песню, бегло просмотрев документы из папки.

Надо же, дыра дырой, а на въезде – прям как в Шенгенскую зону! Скоро визу затребуют, попрошайки. Установили бы на въезде расценки!

Пока мать распиналась менту про сестру, про то, что сама из Затишья, Майкл осторожно приоткрыл дверцу, выбрался из джипа на воздух и пошел посмотреть, в чем там кипеш. Осторожно шагая по грязной обочине, по весеннему склизкому месиву, подобрался к желтому борту скорой.

– Выживет? – тихо спросил сержант седого водителя скорой.

– Как повезет, – вздохнул водила. – Девочка явно кукухой поехала. Эльфом себя называет!

– Это многие теперь так. Зачем она в заповедник полезла?

– Ну так затем. В эльфов играть. В Тихом Лесу им самое место! Эта спаслась, а двое сгорели.

– На красную гниль проверяли?

– Чисто, но пока в карантин.

Кто-то в синем окликнул водителя. Тот переглянулся с сержантом и поспешил к полицейским, ковырявшимся на берегу. Майкл, поеживаясь от любопытства, едкого, как кислота, заглянул внутрь желтой кареты.

На каталке, привязанная ремнями, лежала странная девушка. Блеклая, как известка, с длинными белыми волосами. И с ладонями в волдырях от ожогов, обмазанными чем-то блестящим. Девушка подняла голову, удивительно ясно посмотрела на Майкла и заплакала, тоненько подвывая. Жалобно и испуганно. Сразу захотелось ее развязать, спрятать в багажнике джипа, вывезти в безопасное место. Однажды Майкл на такое решился, освободил из полицейского бобика товарища по протестной акции…

– Че уставился, гнилушек не видел? – заскрипел за спиной старческий голос. – Пшел отсюда, любопытный какой!

Майкл подпрыгнул от неожиданности, развернулся на каблуках.