– Не печалься, милая, как хорошо, мамочка и сынок, как братик с сестричкой. Он всегда понимать тебя будет…

Вову, как молодого родителя, в армию не забрали, но через полгода он сам решил погнаться за «длинным» рублем на Дальний Восток. Ольга осталась жить в его доме, в светлой комнатке, на длинные три года под присмотром свекрови. Подмосковный городок напоминал родной Томск.

Сашеньке исполнилось четыре. Муж запил, как-то сразу много и грязно. В маленькую тесную квартирку стали приходить чужие немытые люди, громко шумели на кухне, разбивалась посуда, осколки и черепки которой заполнялись Олиными слезами. Через год Владимира посадили за воровство, дали два года.

Свекровь поступила порядочно, волшебным образом поменяла квартирку на московскую прописку с большой комнатой в перспективной коммунальной квартире и оставила на пожизненное проживание внуку и «тихой девочке», как называла невестку. Ольга приняла дар спокойно, без лишних эмоций, как, наверное, все принимала в жизни.

Ее учеба закончилась с рождением Сашеньки. Считая себя разумной женщиной, помощи из дома не ждала, полагалась только на свои силы. Подрабатывала уборщицей в магазине и нянечкой в детском саду, где рос Сашенька. Потом устроилась в школу, окончила вечернее педагогическое училище и снова была рядом с сыном.

Сашенька вырос и уехал, остались пустой дом и работа. Школа ей нравилась, восполняя ушедшее скорое детство.

Пора было вставать и начинать ненавистный день. Через два часа детские голоса заполнят пространство, и ей полегчает.

МАРИНА

Пятница. Радостный вдох перед выходными. Вечером в Маринину поэзию ворвался младший брат. Мишка принес душистый светло-зеленый необыкновенно крупный виноград. Большие ягоды, наполненные южным солнцем, улыбались изнутри. Не придерживаясь дисциплины режима и питания, Марина твердо соблюдала гигиену при употреблении ягодно-фруктового блаженства. Упаковав спелость в белый пластмассовый дуршлаг, она поставила его под брызги смывающей воды. Тщательно моя каждую ягоду, она отрывала ее от материнского ствола, ощущая себя передовой дояркой. Обхваченный пальцами дар юга, попадая в ладонь, напоминал толстый влажный сосок коровьего вымени. Что-то садистское было в этом действии. Хватаешь и отрываешь.

Горка из ясного винограда построилась на тарелке и радовала комнату. Мишка набросился на свой подарок, и хозяйка испугалась, что в ход его голодности пойдет тарелка. Она отодвинула оставшееся основание былой горки и укоризненно посмотрела на брата:

– Что за манера, приходишь ко мне налопаться, словно дома тебя не кормят?

– У тебя просто вкуснее, – ответил он и подтянул тарелку ближе.

– Ты какой-то неумытый, давно чистился? – интересовалась сестра.

– Недавно, – неопределенно ответил Мишка. – Чё пристала? Не нравится, уйду.

– Да ладно, сиди. Может, в моих стенах поумнеешь.

Мишка после окончания школы целое лето страдал от лени. Учиться не желал, работать не хотел, особыми талантами не отличался, но был незлобив и доступен для понимания. Даже свойственная его возрасту пора влюбленности как-то миновала его. Правда, Мишка умел мечтать, этому в семье Смеянов учились с младенчества. Врываясь в мир Матильды, мальчишка немного оживал, что-то начинало интересовать, лакомить его сердечко.

Особенно он любил угадывать незавершенные картины сестры. Он медленным взглядом блуждал по полотну, то приближая, то удаляя нос от скопления красок на холсте.

Марина с любопытством наблюдала за преображением гадкого утенка, порываясь нарисовать его в такие моменты. Но как только она брала карандаш, вся Мишкина изюминка сморщивалась до размера макового зернышка и засыхала. Он робел, ложился на кровать и затихал свернутым калачиком. Она любила его. Иногда ей казалось, она любит его как собственного ребенка.