– Извини, когда выбрасывается хлам, пространство освобождается. Теперь оно занято и, думаю, надолго.

Она повесила трубку и победно улыбнулась приятному гостю.

– Я же говорил, от вас нельзя уходить, обязательно захочется вернуться.

– Надеюсь, вы не поссоритесь, – сказала посетительница и, положив билет на стол, вышла.

Дородная медсестра и пожилой врач молча смотрели на белеющий соблазн, который обещал красное плюшевое кресло, партер, нашумевшую пьесу и сопричастность к миру искусства.

Билет сиротливо прижимался к крышке стола. Он был один, а желающих как минимум – двое. Он лежал на безжалостном перекрестке стреляющих глаз, не зная своей участи. Незнакомое шестое чувство надеждой пульсировало в крохотном призрачном сердце. В кабинет впорхнула молоденькая медсестричка. И скоро ее коротко остриженные ноготки приятно щекотали изнанку доставшегося билета. Он был доволен.

Попав в ее дом, он с наслаждением наблюдал, как она прихорашивалась у зеркала. Без пятнадцати шесть, положив его в кожаное отделение под молнией, она вышла из дома.

Легкий вечерний ветерок охлаждал ее возбужденное лицо. Билет плавно покачивался в своем черном «лимузине», так же предвкушая чудеса театрального вечера. Подставив свой бок знающей билетерше, он сморщился. Самой неприятной процедурой оказывается та, которую не ожидаешь. Оторвали корешок. Затем он снова оказался в чутких пальчиках медсестры и приятно расслабился, открыв доступ к назначенному ряду и месту.

Погас свет, открылся занавес. И началось. Рядом в плюшевом кресле ворчливо устроился толстяк и засопел. Но очарованная медсестричка отвлекающих звуков не слышала. Ее взор, дыхание, жизнь были там – на сцене. Высунувшись белым пятнышком из сумки, он нежно поглядывал на нее, затаив дыхание. Ему до боли в оборванном краешке захотелось остаться с ней навсегда. Но он знал, как только вспыхнет свет, и все понесутся наперегонки вниз – его сбросят у выхода, как в могилу.

Она вышла из театра и медленно направилась по аллее к метро. Он сложенным уголком цепко держался за край карманной молнии и в оцепенении ждал. Вот пугающая своей глубиной урна, вот – следующая. «Какую она выберет?»

У входа в метро она достала билет и развернула. Если бы он умел кричать, он бы… Но лишь жалобно прошуршал. И вдруг… Его обожгло дыхание. Она поцеловала его в раскрытое устье листа. И, быстро закрыв, убрала в сумочку.

Он не мог понять, что случилось. Ее аромат, теплота губ опьяняли. Спутанные слова благодарности витали где-то поблизости. Он замер, вновь и вновь прокручивая мгновение счастья. Теперь он точно знал, что будет жить долго в ее доме. Со временем пожелтеют его белые крылышки и посветлеют темные буквы названия. Но иногда, натыкаясь на него, она будет снова держать его в своих нежных пальчиках и вспоминать теплый театральный вечер. Велика сила искусства. Если бы он мог, то захлопал бы в ладоши, преклоняясь перед чарующей магией театра.

Единственное, что могло её остановить – это солнце. Его всепоглощающий свет уничтожал тайну замысла. Но до восхода более пяти часов. И ночное перевоплощение мыслей дарило возможность почувствовать возбуждение.

Застегнув на правом запястье тоненький ремешок скромненьких часиков, она взглянула на циферблат. По очерченному кругу неспешно, чеканя шаг, двигалась единственная стрелка. Как оловянный солдатик, стойко и неукоснительно она вела счёт минутам. Не подозревая об отсутствии маленькой подруги, длинная стрелка ответственно шла вперед. Шесть минут. Надя ждала, примостившись на плюшевом пузике ушастого мишки. Она дремала, терпеливо ожидая, когда коммунальные соседи закончат свои хождения по коридору и спрячутся в свои «комнатя», уступая место и время Надиным планам.