– Это зачем? – задал первый попавшийся идиотский вопрос Рух.

– Я заберу артефакт, – сообщил Ковешников. – Запру дверь, вы посидите в подвале, а потом как-нибудь выберетесь, вы же взломщики. Не дергайся, упырь, у меня заряжено серебро.

– Все предусмотрел, наш пухляш! – изумился Бучила. – А прикидывался поборником чести, про полугривенник плел и прочую хероту. Я одного не понял, зачем тебе мы?

– План был простой, – усмехнулся Ковешников. – После ограбления я бы сдал вас полиции. Элегантно и очень умно. Кто ж знал, что тут такое произошло.

– Так тебя бы самого упекли, – сказал Рух.

– А вот это уже мое дело. – Ковешников указал пистолетом. – Оба, быстро туда.

– Рушенька, сделай хоть что-нибудь, – взмолился Васька. – Он же хреновину заберет!

– И пусть забирает. – Рух демонстративно поднял руки. Лезть на рожон из-за статуэтки очень уж не хотелось. Как известно, пуля-дура и по извечному закону подлости прилетит в сердце или в башку. И чего, прикажете помирать в самом расцвете лет?

– Да как же, Заступа! – Васька заистерил. – Да он же… а меня… Шетень шкуру спустит!

– Угомонись, – приказал Рух, и Васька осекся. Бучила сделал еще шаг назад и покосился на убиенного купца. Если теория верна…

– Ты дивно благоразумен для упыря. – Ковешников попятился к алтарю, нашарил статуэтку, и… теория оказалась верна. Как все же прекрасно гением быть! Предатель дернулся, будто получив поленом по затылку, зашатался и упал, сметая свечи и головы. Глаза закатились, обнажив белки, тело с хрустом выгнуло дугой и затрясло.

– Васька, забирай! – Рух накинулся коршуном и пинком выбил статуэтку у Ковешникова из ослабевшей руки. Чиновника били конвульсии, изо рта повалила пенистая слюна.

– Чего случилось-то? – Васька подхватил артефакт.

– Ты когда идола у Костоеда украл, он в чем был?

– В ящике со стеклом, – наморщил узенький лобишко черт.

– Ящик свинцом был обшит?

– Да откуда ж я знаю? Деревянный, а сверху железо какое-то.

– Откуда ф я фнаю, – передразнил Рух. – Рога вырастил, а толку нет. Будто не ведаешь, что свинец – лучшая защита от колдовства. А статуэтка эта колдовством черным наполнена до самых краев и из себя его дуриком прет. В башку лезет, и уже неясно, где твои мысли, а где не твои. Мы с пухляшом это сразу почуяли, одному тебе хоть бы хрен, вы, черти, невосприимчивы к выкрутасам таким.

– Подожди, – замер Васька. – Хочешь сказать, купец…

– Припер покупку домой, – продолжил Рух. – Поставил на видное место, и эта красотулька быстренько подчинила его. Ставлю сто к одному, она купца и заставила домашних топором порубить и устроить алтарь. Крови хотела и поклонения, Костоед хитрый, на голодном пайке паскуду держал. Кто-то умный, вроде меня, запретил ее из ящика вынимать. Представляю, как подмывало его. А купец, дурная башка, при покупке лапал статуэтку?

– Осмотрел, конечно, – кивнул Васька. – Я еще гляжу, его будто на мгновение кондратий хватил, глаза выпучил и застыл.

– Слабая она была, много лет спала, а теперь нажралась, – пояснил Рух. – Вот нашего пухляша и накрыло, нечего руки шелудивые распускать. – Он пару раз смазал Ковешникова по щекам. – Эй, твое благородие, доброе утро!

Ковешников сдавленно застонал и с трудом разлепил правый глаз.

– Давай-давай, не прикидывайся! – Бучила еще раз, с большим удовольствием, хлестнул по пухлой щеке. – Вот, с возвращением. А теперь, друг мой ситный, попробуй рассказать что-то такое, отчего я перехочу тебе кишки выпускать. И пошустрее, я тороплюсь. Я так понимаю, ты, крыса канцелярская, изначально примерно представлял, сколько стоит статуэтка.

– Деньги мне не нужны, – прохрипел Ковешников. – Отпусти меня или пожалеешь, упырь, я агент Республиканской тайной полиции, шестой отдел.