– Как интересно… – тихо проговорил Ефрейтор.

– Вам интересно? Я так рад! – Жданов встал со стула и беззвучно захлопал в ладоши. – Вы отправляетесь на поиски приключений в Московский метрополитен, как сталкеры из прошлого!

– А… – хотел было возразить Тряхов.

– Ничего не надо говорить! – сразу ответил Жданов. – Вы всё узнаете на месте! Никаких инструкций, полная свобода действий. В Вашем благоразумии я не сомневаюсь! Идите вдвоём, прямо сейчас. К вечеру жду отчёт. Всё! Не будем прощаться, жду вечером звонка! – он залпом допил кофе и быстро вышел из кабинета, пока обер-офицер формулировал предложение, чтобы ему возразить. Тряхов грустно посмотрел на дверцу автомобиля, скрывшую фигуру известного контрразведчика, добившегося своего положения ещё в те времена. Говорят, когда-то ни один дрон не мог подняться в воздух без его ведома, не говоря уже…

– Надо ехать, Николай Валерьевич! – ефрейтор стоял в середине комнаты с видом человека, который рад наконец-то бросить всё и отправиться на поиски приключений.

– Тебе надо, ты и езжай.

Был в подвале один мальчик, но ещё очень маленький. Ему было страшно. Папа сказал ему, что он будет играть с людьми. Он сказал, что на минуту он может испугаться, оказавшись в подвале, но он выйдет из него сразу же, потому что придёт добрый человек и ему поможет. И тогда весь мир будет ему поклоняться, а он будет просто играть по правилам, которые папа для него написал. А потом игра закончится, и он расскажет папе, кто играл честно, а кто жульничал. И тогда папа накажет плохих, а хорошие всегда будут жить с нами и всегда будут играть с мальчиком.

Но добрый человек пришёл далеко не сразу. Приходили только страшные люди, от которых плохо пахло. Чувствовалось, что они думают про папу плохо и не будут играть по правилам.

И вдруг, когда стало совсем холодно, и только твёрдая вера в папину доброту помогала мальчику не примириться с бременем жизни, он увидел вдалеке свет фонарика. Это были Тряхов и Андрей Степаныч, отправленные Ждановым на поиски необычного.

– Вот вход, – говорил охранник. – Вот камеры. Всё исправно, есть записи за несколько лет. Сюда никто не входил и отсюда никто не выходил. При несанкционированном доступе сработала бы сигнализация. Моя смена длится уже три года и закончится через неделю, – его глаза заблестели. – За это время не было никаких происшествий.

– Значит, поздравляю Вас с первым, – проговорил Тряхов, равнодушно наблюдая за тем, как вахмистр надевал охраннику наручники.

Они спустились в шахту частной ядерной бомбы. Это шахта высокоточного оружия, созданного на средства частной научной компании одного мецената с одобрения правительства. Таким образом удалось снизить расходы на оборонную промышленность. Бомжи торопливо перебегали от ниши к нише. Им разрешали заходить в шахту до того, как сюда поместили бомбу. В складках служебных помещений они сделали самые настоящие жилища. А когда бомбу поместили в шахту и вход навсегда закрыли, их поставили на баланс и часть средств, выделяемых на обслуживание шахты, расходуется на их содержание. Хотя, говорят, они нашли какой-то способ выйти наружу…

Но это были только слухи. И даже если этот выход был, это не объясняет, почему такой чистенький, хорошенький мальчик, в речи которого нет-нет, да и попадётся обособленное обстоятельство или какая-нибудь метафора, оказался здесь, прямо перед бомбой. Он не боялся. Казалось, он не знает, что бомба – это бомба.

– Как же долго вы шли! Я ждал, содрогаясь от страха! – сказал ребёнок, спокойно глядя в глаза Андрею Степанычу.

– Что ты здесь делаешь? Ты помнишь, как ты тут оказался? – спросил Тряхов. Ему не понравилось, что начальник – он, а мальчик смотрит на Степаныча. Но он не обиделся. Он просто привык, что в его присутствии никто незнакомый с Андреем Степанычем не разговаривал.