Огромное поле с кормовой свёклой раскинулось бесконечной ширью, стоило только обогнуть блестящий колхозный пруд. На пронзительном небе не было ни тучки, ни облачка, и солнце уже распалялось всей своей термоядерной мощью. Большинство школьников помрачнело, но старалось не показывать вида, и только Люда Новосёлова бросилась в сплошную траву с рвением, незнакомым другим ученикам.

– Да тут свёклы-то не видно... – растерялась Маша, и её большие изумлённые глаза с ужасом окинули бескрайний фронт работы.

– Ну, давай, Лидуха, как мать! – загоготала Вера и отклянчила зад. – Жопу поднимай!

– Как тебе не стыдно! – оторвалась от грядки вездесущая Новосёлова и поспешила на выручку.

– Отвали, Людка, – прошипела Исаева, и её глаза опасно сузились. – А то я тебе твой ВЛКСМ знаешь куда затолкаю? – она кивнула на красный значок на груди комсорга.

– А ты не приставай, – чуть менее уверенно ответила та, хотя знак комсомола и давал ей некоторое чувство власти.

Лида Козичева мрачно опустилась на корточки и принялась рвать молодую, но густо усеянную траву, освобождая маленькие симпатичные кустики свеклы. Совсем скоро рядом с ней выросла небольшая кучка сорняков, которые она вырывала так яростно, что из-под рук летели крошки земли. Новосёлова пристроилась рядом, но до этого внимательно осмотрела всех ребят, которые нехотя выбирали себе гряды.

– Лида, не обращай внимания... Родителей не выбирают... – попыталась тихо утешить Людмила.

– С чего ты взяла, что я стесняюсь маму?! – вскинулась та и случайно вырвала свёклу. Она с досадой отбросила её в сторону и вновь наклонилась к земле.

– Да я не это имела в виду...

– Я люблю её и горжусь ею! Мало кто отважится родить без мужа да ещё от цыгана! – с каким-то остервенением продолжала Козичева. – Она сильная женщина! Смелая! А я – отличница и комсомолка! Мне вообще плевать, что обо мне говорят! Тем более эта дылда!

Маша вполуха слушала разговор и едва не хмыкала – как же, плевать ей, ага! То-то она случайно отличница и комсомолка, во всём участвует и ни от чего не отказывается.

– Уши греешь, белоручка?! – заметила что-то на лице Ивановой Лида. – Делом займись! Или боишься импортный костюмчик заляпать?

Чёрные злые глаза Козичевой резали без ножа. Цыганская кровь бурлила в её венах, и связываться с девушкой Маше не хотелось. Она смущённо осмотрела свои сине-зеленые штаны и кофту, чистые и опрятные, не похожие на одежду других, вздохнула, в очередной раз вспомнив отца, который сейчас служил на крайнем севере, и нехотя потянула руки к сорнякам.

– Ты что делаешь?! – сдавленно завыла Люда, и Маша с трудом удержалась, чтобы не бросить ей в лицо охапку травы. Как же она её достала... всезнайка, правдорубка, комсомолка несчастная!

– Отстань... – только и выдавила Иванова.

– Ты же дёргаешь свеклу вместе с травой!

– Что ты орёшь! – девушке стало стыдно, а когда несколько девочек обратили на них внимание, её щёки заалели.

– Ты же так всё изничтожишь... – едва слышно пропищала Люда. – Ты что, свёклу никогда не видела?!

Девочки встретились глазами, и Новосёлова притихла. Она многое прочла в испуганном, смущённом и взбешённом взгляде, и осторожно прошептала:

– Поли пока между грядок, а сама смотри на меня. Я покажу тебе, где свёкла. И никто ни о чём не догадается.

Людмила стала работать медленнее. Она не спеша рвала мокрицу с крохотными листиками, выдирала крепкий вьюнок – в народе повилика, ещё не слишком колючий бодяк, тоненькие одуванчики, и оставляла крохотные кустики нежного зеленого цвета. Сперва Маша не смотрела и яростно драла междурядье, от чего вскоре слегка онемели пальцы. Но затем буря в душе стихла, успокоилась, подули мягкие ветра, и глаза сами повернулись к закалённым рукам Новосёловой. Та делала вид, что ничего не замечает, и в душе Ивановой дала первые всходы благодарность.