Они до самого вечера сидели в кафе и болтали о музыке, еде, жизни. Саша мало о себе рассказывал, в основном спрашивал, ему было интересно знать о ней абсолютно всё. Он ловил каждое её слово, даже разные забавные случаи из медицинской практики не оставляли его равнодушным. Несколько раз слыша от собеседника, что работа не позволяет ему много отдыхать и заводить семью, Ира попробовала разузнать поподробнее. Но Саша только намёками дал понять, что занимается чем-то серьёзным и ответственным. Из этих намёков она поняла, что её новый знакомый служит в органах.

Когда стемнело, Саша подвёз Иру домой, и она показывала ему свою «кошачью» аллею.

– У тебя, наверно, и дома полно кошек? – с улыбкой заметил молодой человек.

– Нет… Бабушка не разрешала заводить животных. И я как-то не завожу…

– Это был восхитительный день, спасибо, – прощаясь у подъезда под жёлтым фонарём, сказал Саша.

– И тебе спасибо. Я была рада увидеться! И вообще я думала, что ты не позвонишь, – честно призналась девушка, смущённо переступая с ноги на ногу.

– Почему?

– Ну ты целую неделю не появлялся. Даже ни разу не написал…

– Ах! Да… Прости, я очень старомоден, с телефоном, честно говоря, на «вы», да и работы столько навалилось.

Ира понимающе кивнула.

– У меня завтра смена, приходи в «Клубок». Обещаю, что твоё мясо будет достаточно непрожаренным, – рассмеялась она.

– Завтра я уеду, но как вернусь, обязательно заскочу! – пообещал Саша.

Ещё не остывшее закатное солнце ярко освещало сонное кладбище, одинаково убаюкивая и старую его лесистую часть, и густо заросший свежими могилами серый пустырь. Металлические, изъеденные ржавчиной надгробия с красными звёздами, перекошенные деревянные кресты и разномастные мраморные и гранитные стелы – все были едины перед вечной, особенно звучной вечером тишиной.

Эта тишина тяжёлым облаком придавила Иру, давно уже закончившую убирать от старой листвы и полинялых фантиков могилы матери и бабушки. Подперев голову рукой, девушка сидела за столиком и смотрела на снимок черноокой и тонкогубой матери, совершенно не похожей на неё. Рядом с руками Иры на столике лежали принесённые ею первые кремовые пионы. Их нежный, сладковатый аромат казался неприлично громким и чуждым здесь. Погружённая в зыбучие мысли, Ира не заметила, как опустели аллеи и она одна живая осталась здесь.

Очнулась она от внезапного тревожного вороньего грая, с которым птицы взвились в тугое синее небо. Девушка подняла глаза на покинутые ими зелёные заросли бузины. Ей померещилось там какое-то движение. Пугливо поёжившись, она поднялась на ноги и засобиралась. Ира убрала маленькие складные грабельки в спортивный рюкзак, бросила рабочие перчатки в плотно набитый мусорный пакет, завязала его. На могильные плиты аккуратно положила цветы и конфеты с печеньем. Чуть постояв перед памятниками, она смущённо, не решаясь произнести вслух, подумала: «Простите, что навещаю редко». И поволокла из ограды мешок.

Когда Ира вышла на аллею и двинулась к мусорным контейнерам, в мерное шуршание гравийной дорожки неожиданно вонзилось близкое глухое карканье. Девушка оглянулась и увидела на бабушкином памятнике угольно-чёрную ворону. Птица хлопнула крыльями и, слетев на землю, стала клевать печенье. Ира хотела отогнать её, но вместо этого поспешила уйти.

Подходя к центральной асфальтированной дороге, от которой многочисленными мостиками стелились в противоположенные стороны кладбищенские аллеи, Ира заприметила странную фигуру. Долговязый человек с тёмными волосами, убранными в хвост, топтался перед машиной на краю дороги и говорил по телефону (или делал вид, что говорит). Он кого-то ждал, Ирина сразу это почувствовала. Она закинула мешок в контейнер, и направилась к повороту, за которым простирался пустырь с новыми захоронениями и находились въездные ворота. Но стоило ей сделать несколько шагов, как тягучий, неторопливый голос остановил её: