С тяжелым сердцем я вновь входила в магазин. Затем по лестницам вниз.

Один из военных пошел вперед нас, прицелившись в темноту, другие также держали оружие наготове. Все молчали. Гробовую тишину разгоняло лишь гудение мигающих ламп.

А я все думала о том, почему не предпринималось никаких централизованных и обширных действий "сверху". Если весь Север погрузился в этот оживший кошмар, этот хаос; если эта зараза, – инфекция, вирус или помешательство, – захватывала с такой скоростью все вокруг: почему никто не старался помещать? Почему затыкали рот прессе? Почему жертвовали здоровьем и жизнями людей?

Что за напасть, если выжить ночью в городе было чем-то запредельно возможным?

Опять книжный. Опять жуткий зал продуктового. Опять кровь на полу… А ведь буквально сутки назад все было иначе, я и представить не могла, что попаду в такую передрягу. Еще сутки назад солнечный свет мягко проникал через разноцветные жалюзи в салон трейлера. Я помню, в какой эйфории мы выезжали – очертания нашего города еще даже не скрылись за горизонтом. Впереди нас ждала долгая дорога, но я радовалась ей, радовалась тому, что нас ждет работа. Тем более, такое интересное дело! Уже предвкушала, как буду вести расследование, брать интервью у врачей, у пациентов. Эндрю громко подпевал под радио, находясь в бодром расположении духа. Я сидела на постели и весело болтала с Сэмом. Тот постоянно шутил, отмахиваясь от работы – в его голове были игры, сериалы и тусовки с друзьями.

Еще сутки назад трейлер быстро уносил нас от дома в неизвестность. Что было в наших сердцах? Азарт? Да, азарта было много! Хотелось показать, кто мы, на что способны. Хотелось оказаться лучше всех. Хотелось привезти такой материал, который никто не мог раздобыть, который никто еще не мог озвучить и опубликовать. Думали мы о том, что это может быть опасно? Да, безусловно, но далеко не так все представлялось. Мы целый месяц выбивали разрешение у шефа, чтобы он именно нам отдал это дело. Репортаж обещал быть интересным, насыщенным… Мы ехали вперед, передо мной была толстая тетрадь с вырезками из газет и моими собственными заметками по делу. Передо мной была толстая папка с выданными нам пропускными документами. В голове созревает план дальнейшей плодотворной работы. В голове – осознание, какую ответственность на нас возложили; что хотели получить от нашей поездки.

А все обратилось в подобие горячечного бреда.

Я плохо помню минуты того утра. Вспоминая их потом, не могла вернуть в памяти конкретные образы; может оно и лучше, может мой мозг не позволил мне запомнить все в мельчайших деталях, чтобы я не сошла с ума от постоянного возвращения к этим жутким картинкам. В моей голове и так было слишком многое, что лучше бы предалось забвению.

Единственное – точно помнила, как закрыла дверь в книжный, когда двое последних военных вернулись из аптеки. Тогда я еще раз посмотрела в темноту зала за стеклом и вздрогнула. Пугающе тихо и пусто. Ушла к Сэму, который сидел чуть поодаль; опустилась на пол рядом с ним, пока военные старались спасти умирающую девушку.

Минут через десять все было кончено. Девушка умерла от потери крови. Роберт что-то проговорил над телом, закрыл девушке глаза; военные тяжело осознавали потерю своего человека, хотя виду не подавали. Разошлись по сторонам в безмолвии. Вторая девушка группы, невысокая блондинка с короткой стрижкой, обняла мужчину с копной вьющихся волос на макушке. А мы с Сэмом… Как бы не страшно это было признавать, это не вызвало во мне никаких чувств. Внутри было пусто – отрешенность и какое-то коматозное состояние. Я видела за эти сутки слишком много смертей и крови.