Фиона шла сбоку и тараторила без умолку. От обсуждения вчерашних событий она перешла к обсуждению соседей по квартире, процитировала вирши Гриши Ионова, пожаловалась на трудности работы в магазине и капризы покупательниц, которые «сами не знают, чего выбрать».

Внезапно она замерла на полном ходу, и Петр вместе с ней. Фиона кивнула в сторону ссудной кассы.

Да, все было именно так, как они рассказала: из двери вышла Зоя, а за ней пожилой господин. Петр узнал его – Викентий, тот самый, за которого собиралась замуж мать Зои. Петр недоуменно посмотрел на Фиону: кажется, опасения были напрасны.

– Это же ее отчим, – прошептал Петр, не отводя взгляда от Зои.

– Так значит, она с отчимом амуры крутит, – так же шепотом ответила Фиона.

– А, может, она по делу… – начал было Петр, но в этот момент Викентий Петрович, шедший позади Зои, вдруг потянул ее за руку и повернул к себе. Он по-хозяйски откинул локоны с лица и прилюдно поцеловал ее.

Вероятно, Викентий хотел впиться в губы девушки, однако она успела отшатнуться, и поцелуй пришелся на щеку. Зоя потупилась и провела пальцами по тому месту, где ее только что обслюнявили губы Викентия, словно хотела смахнуть остатки слюны.

Она, не оглядываясь на Викентия, поспешила вдоль по переулку, а тот, вытирая лысину носовым платком, крикнул ей вслед:

– Зоя, в понедельник, как всегда.

Мир обрушился внезапно, словно карточный домик от легкого толчка, и его обломки накрыли влюбленного юношу с головой.

Петр разрывался между несколькими желаниями – дать в морду Викентию или плюнуть на все и гордо удалиться. И лишь одно он знал точно: разговора с Зоей не избежать. А Зоя шла прямо на него, смотря перед собой, однако, кажется, не видела ни Петра, ни Фиону, ни обтекавших ее со всех сторон прохожих.

Петр не поверил ее отстраненности, решил, что она пытается таким образом избежать тяжелого разговора, и, как только обманщица поравнялась с ним, дернул ее за руку.

Зоя от неожиданности вздрогнула. Она подняла глаза на Петра – ему казалось, что она нисколько не удивлена его присутствием. Зоя и Петр молчали, словно не могли решить, кто начнет разговор.

Поскольку молчание затянулось, Фиона первой открыла рот. Прижимаясь к плечу Петра, она произнесла, кивая в сторону Зои:

– Ну что, убедился? Я же говорила, что мамзель изменяет тебе?

Пока они стояли на тротуаре, все выглядело обычным – и отцветающая сирень, пьянящая своим запахом, как забродивший квас; и извозчики, и прохожие, но для Петра этот прекрасный вечер наполнился ароматом горечи. Хорошо бы выплеснуть накопившиеся в сердце обиды – выплеснуть вместе с криком и слезами, как бывало в детстве, когда набивал шишки. Тогда его всегда утешала мама – отцу он не смел пожаловаться: Иван Силин не любил, когда старший сын демонстрировал слабость или праздновал труса. А сейчас, даже если мама и находилась бы рядом, он не стал бы вешать на нее свои невзгоды. И все-таки слезы предательски готовились брызнуть, поэтому Петр так и замер, не говоря ни слова.

Подбородок Зои дрожал, она выглядела милой обиженной девочкой – ах, если бы Петр не видел своими глазами…

Поскольку оба молчали, Фиона с удовольствием заняла свое место на авансцене. Впрочем, в данной ситуации она меньше всего походила на актрису, а скорее на базарную торговку.

– Ну, Петруша, погляди, а ты мне не верил. Погляди, погляди, – призывала она, поставив руки в бока.

С актрисы как-то разом слетел ее столичный лоск, даже букву «г» она стала произносить на южный манер, а ее поза, казалось, скопирована с драчливой квочки.

Петр отвернулся: он не хотел больше видеть Зою. В его глазах «Принцесса на горошине» превратилась в жабу.