– Ну вот. Пришли.

Сквозь поредевшую листву пробивалось заходящее солнце. Усталый свет пьяно разливался по серым доскам деревянного столика и покосившейся лавочки. В воздухе витал слабый аромат душистого горошка. Вета присела, разглядывая розовые мордочки соцветий.

– А на пикник у нас только горошек? – Потянула за тонкий усик, потревоженный цветок заблагоухал.

– Не только! – Колька полез в карман и выудил оттуда бумажный сверток. Протянул. – На!

– Что это?

– Вишня в шоколаде. Как ты хотела.

Вета развернула бумагу. Пять шоколадных «стаканчиков» подтаяли и потеряли форму, но с благодарностью посмотрела на смутившегося Кольку.

– Спасибо. Теперь это похоже на пикник.

– Еще бы! Вишня заспиртована. Так что тут тебе сразу и выпивка, и закуска. Ты ешь, не стесняйся, а то они совсем растают.

Вета аккуратно взяла пальчиками конфету и положила в рот. Протянула сверток Кольке.

– Не, не, это тебе, я не хочу, – Колька сглотнул накатившую слюну и развернул покрывало. Расстелил, сел, щурясь, посмотрел снизу на Вету.

– Садись.

– Так вот же лавочка есть.

– На лавочке не то. Пикник обычно на земле устраивают. – Провел ладонью по покрывалу рядом с собой, разглаживая складки. – Садись, не бойся.

Вета положила бумагу с конфетами на столик и села рядом.

– Ты тогда не ответила…

– Когда?

– В прошлый раз. Я сказал, что хочу, чтоб ты была моей девушкой.

– Я не слышала, – слукавила Вета.

– А сейчас слышишь?

– Я не знаю.

Колька прилег, опираясь на локоть.

– Давай полежим. Просто так. Как муж и жена. Вдруг это поможет тебе принять решение. Может, ты поймешь. – Вытянулся, откинув руку. – Ложись ко мне под мышку.

Вета легла, положив голову ему на предплечье. Так они лежали, смотрели в теряющее синеву небо, на ватные лоскуты растянувшихся облаков. Он думал о ней, о переполняющих сердце чувствах, о несказанных словах, которые таяли в воздухе, как мыльные пузыри, и растерянно теребил собачку на ширинке. Ведь собачка есть, а тебя будто и нет, будто ты растаял в воздухе вместе с невысказанными словами, теряясь в смутных догадках.

Вета всматривалась в похожие на овечью шкуру облака. Одно из них вытянулось в лежащую на боку восьмерку. Знак бесконечности! Он расширялся, размазывался, серел, сливался с надвигающейся ночной пеленой. Где-то совсем рядом застрекотал одинокий кузнечик. Тоскливо. Видать, плохо ему одному, от того и соло так себе. Только хоровое пение спасает кузнечиков. Только тогда радость от процесса.

Слабое соло нарушил Колькин бубнеж.

– Я многое умею делать собственными руками. И не только по хозяйству. Знаешь, какие я чеканки делаю. Я тебе покажу… Я тебе подарю…

Хозяйство? От одного этого слова Вету передернуло.

– А ты любишь мыть посуду?

Она не любила. Терпеть не могла. Они делили эту обязанность с младшей сестрой. По неделям. Но младшая сестренка хитрила, придумывала разные причины, чтоб не дежурить. К тому же она часто болела, мама жалела ее, и в результате вся посуда доставалась Вете. Фу! Она ненавидела грязную посуду, этот прилипающий к рукам жир. Рыжие приторно воняющие сгустки плохо отмывались, и даже после мыла руки еще долго источали кисловато-прогорклый запах.

– Нет.

– Это ничего, – поспешил успокоить Колька. – Я сам буду мыть. Я люблю. Я вообще люблю по хозяйству возиться.

«Хозяйство, хозяйство, хозяйство!» – Вету коробило это противное слово. Сразу вспомнился мультик, где женщина трет кастрюлю, пока мужчина пытается достать ей с неба звезду. Колька не обещал звезду, он честно обещал хозяйство. Совместное.

Лежать «как муж и жена» расхотелось. Затекла шея, и по пояснице неприятно тянул холодок. Вета поднялась.