«Хотя, – усомнилась Ольга, – у некоторых мужиков женские слезы вызывают прилив нежности. Покровительственной такой: мол, она слабая, беспомощная, мое плечо – в самый раз. И не догадываются, что слезы помогают наполниться новой силой. Она восстанавливается в женщинах, как запасы крови. Так уж природа создала…»

– Так вы, правда, споете? – Он искренно обрадовался, засветился весь, заерзал от нетерпения.

Она закусила губу: «Ну, пеняй на себя… Это на всех безотказно действовало!» Сказала весело:

– А почему бы и нет? Хороший романс – как хороший роман.

– Написанный или…

Задумалась только на секунду:

– И то, и другое, пожалуй.

И положив руку на спинку его сиденья, будто приобняв, чтобы создать атмосферу интимности, она вывела низким голосом – в пении еще более низким, чем обычно:

– Я ехала домой…

Многие говорили, что Ольга поет как-то особенно: мурашки по коже бегут от той с трудом сдерживаемой страстности, которая вибрирует в ее голосе. Она всегда пела тем, кого хотела особенно мучительно и сомневалась, что добьется своего другими средствами.

Все это было, конечно, дико: машина несется по Садовому кольцу, а перемещает их в век девятнадцатый… Такие взгляды разве может на нее бросать двадцатилетний мальчик? Или только такой и может? Те, что постарше, уже разучились так смотреть, так чувствовать, так воспламеняться от одного лишь звука голоса… Все-таки он – музыкант, она угадала. Пусть и не в привычном понимании этого слова…

«О, молодой генерал своей судьбы», – чуть переиначила она Цветаеву – в стихах было во множественном числе. Но другие из его поколения не интересовали. Сейчас в одном-единственном сосредоточилось все, что жаждало ее существо…

Надолго ли? Это не важно. Она знала, что миг придуманной любви бывает ярче прожитых вместе десяти лет. Не писателям поверила – сама прочувствовала, и не раз. Правда, с мужем прожила двадцать, и они уж так слились воедино, что искрой, прилетевшей со стороны, не прожжешь. В то время такой вот Макс еще наравне с ее сыном в школу ходил…

В душе отозвалось тоскливо: «Хочу к Пашке… Хоть увидеть его, полминутки потискать, как в детстве. Так хочу!»

Романс закончился. Макс забормотал что-то восхищенное, не надуманное. Но в тот момент она только бесстрастно констатировала: зацепило. И больше не обращая внимания на Макса, который уже повернул с Садового кольца на Кутузовский, чтобы выбраться на Можайское шоссе, достала телефон, вызвала сына. О Максе подумала: «Притянула пением, теперь самое время слегка оттолкнуть, чтобы охотничий азарт не угас. Я еще не досталась ему!»

Легкое недовольство собой: «Как всегда оторву его от дела…» Сын уже откликнулся:

– Мам? Привет!

Когда она слышала этот голос, у нее начинало радостно подрагивать в груди.

– Привет, сынка! Знаешь, у меня тут выдалась парочка свободных дней. Я хочу тебя повидать.

Быстрый взгляд Макса… Она не ответила на него.

– В смысле? – опешил Павел.

Ольга сразу почувствовала себя отвергнутой, не нужной даже сыну. Ей это всегда удавалось: за секунду прочувствовать то, на что другим требовались недели. В роль вживалась мгновенно, начинала говорить другим языком, видеть не своими глазами. Со временем научилась, выходя из театра, переключаться на себя саму, а в первые годы тяжко пришлось…

– Ты очень занят? – виновато спросила у сына.

Вот этого не стоило произносить вслух, тут же одернула себя. Этот мальчик видел ее в окружении поклонников, осыпающих цветами, не нужно развенчивать легенду о том, что в ней нуждаются все и сразу. Если б так было…

– Ты собираешься прилететь? – Кажется, сын все еще не мог поверить в это.