Встречаемся глазами, и она запоздало понимает, что сказала не то, что следовало.

– Никогда не сравнивай меня с ней, – ощетинившись, предупреждаю.

– Я всего лишь…

– Не говори со мной о ней, не вспоминай при мне её имя.

– Тата...

– Не хочу слышать о ней вообще, – заявляю ледяным тоном, поднимаясь с дивана. – Лично для меня она умерла.

– Господи! – прижимает ладонь ко рту. – Так нельзя, это твоя мать!

– «Мать», – вкладываю в это сочетание букв всё то презрение, что испытываю к этому человеку. – Ты сейчас серьёзно? – горько усмехнувшись, направляюсь к лестнице. – Женщина, сделавшая выбор в пользу своего личного счастья, вряд ли смеет называться матерью. Напомнить тебе, на кого она променяла нас с отцом? – оборачиваюсь, взбежав на несколько ступеней.

Молчит. Опускает взгляд. Перебирает дрожащими пальцами пузырёк с обеззараживающим средством.

– Пойду спать. Доброй ночи, – бросаю напоследок и, резко крутанувшись, поднимаюсь на второй этаж.

– Доброй. На новом месте, приснись жених невесте, – тихо отзывается она.

*********

Этой ночью я сплю просто отвратительно. Во-первых, меня долго мучает бессонница, а во-вторых, во сне я вижу не своего жениха, а того самого хулигана, догнавшего меня на пляже.

Он, широкоплечий, сильный и тяжёлый, сидит верхом на мне.

Дышит с неровным интервалом. Давит ладонями на плечи и прижимает к земле, не позволяя сдвинуться с места.

Вынуждает установить зрительный контакт и испуганно замереть в ожидании чего-то ужасного.

Ветер колышет тёмно-шоколадные завитушки волос, спадающие на лицо.

Его яркие, каре-зелёные глаза с прищуром смотрят на меня в упор.

Губы, словно в замедленной съёмке, растягиваются в усмешке.

Горячие, чуть шершавые пальцы со сбитыми в кровь костяшками касаются моего лба…

– Тата…

Взметнувшись на подушках, подрываюсь с кровати одновременно с тем, как за окном раздаётся раскат грома.

– Чёрт! – едва ли не кричу от неожиданности.

Вспышка света озаряет комнату, порыв ветра парашютом раздувает занавески и почти мгновенно на улице начинается самый настоящий ливень.

Вскочив, босыми ногами бегу по холодному полу. Толкаю стеклянные двери и закрываю веранду, оградив себя тем самым от разгулявшейся стихии.

Поправив занавеску, возвращаюсь к постели. Сажусь на высокий матрас и, нервно потеребив косу, решаю всё же дёрнуть верёвку напольного светильника.

Так лучше.

Подползаю к изголовью кровати. Подтягиваю ноги к груди и обхватываю себя руками, тут же ойкнув по причине того, что задеваю стёсанную коленку, опрометчиво незаклеенную пластырем.

Уложив голову так, чтобы не касаться раны, устало прикрываю веки, всё ещё ощущая в мышцах то нервное напряжение, которое чувствовала, очнувшись после своего видения.

Сердито закусываю губу.

Это всё дом виноват.

Огромный.

Чужой.

Холодный.

Почему, почему нельзя было остаться в Москве? Зачем и кому нужен был этот переезд?

Всё теперь по-другому! Всё не так! Всё разрушилось!

Глаза предательски увлажняются, но я не позволяю себе расплакаться. Шмыгнув носом, сердито дёргаю одеяло на себя и укладываюсь.

Долго ещё слушаю дождь, монотонно тарабанящий за окном.

Вознамериваюсь до самого утра не сомкнуть глаз, но в итоге, измотанная событиями прошедших суток, засыпаю.

*********

Наутро болит голова и… ягодицы, натёртые с непривычки сидушкой велосипеда.

Завтрак уже по традиции пропускаю. Полежав в ванной, хмурая и разбитая первую половину дня бесцельно слоняюсь по комнате.

Пробую почитать книгу, прихваченную с собой в поезд, но откладываю. Слушаю музыку на айподе, однако быстро надоедает. Включаю плазму и нахожу спортивный канал, но и это не помогает взбодриться. Скорее наоборот, загоняет меня в незнакомую до этого момента депрессию, ведь приходится вспомнить о том, что пришлось оставить в Москве своего тренера. Вместе с мечтой о том, что я продолжу серьёзно развиваться в профессиональном спорте.