Фыркаю.

– Сними, не ёрничай, – приказывает ему отец, и тот, на удивление не перечит.

– Вы что-то употребляете? – тут же раздаётся следующий вопрос. Вполне резонный, кстати. Потому что именно так это и выглядит.

Глаза красные, воспалённые. Веки припухшие.

– Нет.

– Повторю свой вопрос. Вы что-то употребляете?

– Не нужно давить на него, – вмешивается психолог.

– Я же сказал, что нет, – раздражённо цедит парень.

– Хорошо. Тата, – мужчина в погонах поворачивается ко мне. – Кто наносил удары пострадавшему?

Градус напряжения в помещении растёт. Ромасенко буквально испепеляет меня взглядом. Кожей чувствую.

– Светлана Николаевна, это вообще законно? Мы согласие на очную ставку не давали! – выказывает своё возмущение бабушка. – Идём, Тата, – она поднимается с кресла. – Я буду вынуждена позвонить мужу, а он, как вы знаете, не последний человек в этом городе!

Я поднимаю взгляд. Мы с Абрамовым смотрим друг на друга.

Бах-бах-бах.

Моё сердце гулко колотится о рёбра. Ладони потеют. Из-за духоты мне нечем дышать.

– Пострадавший отказывается давать показания. Поэтому ваше слово в данной ситуации имеет большой вес.

Что? Отказывается? Почему? Испугался последствий? Но разве можно оставлять подобное безнаказанным?

– Не нужно давить на неё, пожалуйста, – снова вклинивается в наш диалог Маргарита.

– Ой да успокойтесь уже девушка! У нас имеется запись разговора с диспетчером экстренной службы, – как бы между прочим, сообщает полицейский. – Тата, всё, что вы говорили, происходило на самом деле? Или это… клевета?

Секунда. Две. Три.

Зрительный контакт с хулиганом, по ощущениям, длится целую вечность.

Тик-так. Тик-так…

В гулкой тишине монотонно отбивают часы, висящие на стене.

Парень пристально за мной наблюдает.

Тяжёлый взгляд из-под тёмных ресниц словно испытывает на прочность.

Сглатываю ком, вставший в горле и, с трудом разлепив пересохшие губы, глядя прямо ему в глаза, решительно заявляю:

– Удары наносил Абрамов. Остальные стояли и смотрели на происходящее. Шину порезала я. Битой бутылкой. Они меня заметили. Он догнал. А выглядит так, потому что я воспользовалась баллончиком в целях самозащиты.

Выдаю этот монолог сплошным текстом. Без пауз. Без забора кислорода.

Отец Абрамова ухмыляется и как будто совершенно по новому на меня смотрит. Оценивающе.

Ромасенко, не стесняясь присутствия взрослых, матерится, давая мне весьма ёмкую и чёткую характеристику.

Свободный глубоко вздыхает и закрывает ладонью лицо.

Парень, сбитые костяшки пальцев которого наглядно подтверждают мои слова, по-прежнему неотрывно следит за каждым моим движением.

Прищуривается, как тогда.

Приподнимает подбородок, чуть запрокидывая голову назад.

Губы медленно растягиваются в едва заметной улыбке.

Что транслируют глаза, понять невозможно. Там много чего понамешано. И злость, и гнев, и удивление.

Но мне плевать. По-другому поступить я не могла. Если от меня зависит, понесут ли наказание виновные, я готова. Готова дать эти показания, даже если расплата неминуема.

7. Глава 7

Нервное напряжение немного отпускает только на свежем воздухе.

Мы с Алисой Андреевной стоим на крыльце школы. Она возмущается, недовольная допросом, случившимся в кабинете директора, а я, глядя на пустую разлинованную площадку, какое-то время просто молча её слушаю.

– Безобразие! Разве можно устраивать подобное! Чем думала директриса? Как допустила! А ещё все в городе её нахваливают. Какой, мол, она замечательный руководитель. Сейчас же поговорю по телефону с твоим дедом. Он свяжется с Казаковым – и эту дамочку в течение пяти минут с должности снимут!

– Не надо, – поворачиваюсь к ней.