Такая подмена не проходит даром, в частности, и тогда, когда речь идет не об отдельном человеке, а о целом народе. Комментарий ко второй заповеди упоминает о наказании до третьего и четвертого поколений нарушителям заповедей и о милосердии до тысячи поколений тем, кто их соблюдает. Это может показаться несколько странным, ведь уже Иезекииль говорил о том, что каждый умирает за свой грех и дети не отвечают за грехи отцов. Существует, однако, и то, что можно было бы назвать социальной и психологической инерцией, особенно когда дело касается достаточно больших сообществ или целых народов. Коллективной праведности не бывает, а вот коллективный грех вполне возможен. Праведность неотделима от отношений человека с Богом, которые всегда являются глубоко личными и глубоко личностными, даже в общине (если, конечно, это именно община, а не религиозный коллектив) у каждого из ее членов отношения с Богом свои, коллективными они не становятся никогда. Грех же отношений с Богом не требует, и даже совсем наоборот: чем этих отношений меньше, тем больше места для греха. Тут нередко бывает достаточно простого отказа от того духовного усилия, которое требуется для устойчивых отношений с Богом, а такой отказ вполне может быть и коллективным. Учитывая же, что грех обладает в падшем мире собственной инерцией, обычно входя у грешника в привычку, не приходится удивляться, что он оказывается куда устойчивее, становясь коллективным: мультипликативный эффект оказывает свое воздействие. Так и выходит, что последствия греха, особенно массового, совершенного целым народом, распространяются на несколько последующих поколений. Однако и Бог тоже использует этот механизм настолько, насколько его вообще возможно использовать для того, чтобы удержать человека от греха, – оттого-то соблюдающим заповедь и обещана милость до тысячи поколений.

Как видно, духовные подмены не проходят для человека бесследно. Чем же подменяет человек живое богообщение и как это происходит? Иногда вторую заповедь формулируют по-русски кратко: «Не сотвори себе кумира». Здесь «кумир» – слово церковнославянское – означает статую, а не кумир в современном значении слова; при ближайшем рассмотрении, однако, оказывается, что именно современное его значение хорошо передает суть дела. Душа падшего человека полна не просто образов, будь то образы изображений или статуй, она полна именно кумиров, или, выражаясь евангельским языком, «сокровищ», к которым тянется человеческое сердце: оно ведь всегда оказывается там, где находится его «сокровище» (Мф. 6:21). На современном языке евангельское «сокровище» можно было бы назвать ценностью, и притом ценностью абсолютной, которая полностью определяет собой и ценностную систему человека, и его поведение, и его мировоззрение. Но для того, чтобы стать для человека «сокровищем», то, что им станет, должно вначале стать для него кумиром, кумиром именно в современном смысле слова. Кумир – прежде всего объект, привлекающий внимание человека и его захватывающий. Ценностью для человека становится то, что оказывается в фокусе его внимания, хотя сам человек может этого и не осознавать, ведь мы привыкли придавать своему интеллекту и своей эмоционально-чувственной сфере значение куда большее, чем своей воле, хотя на самом деле именно от воли зависят и наши чувства, и наш интеллект. Именно поэтому, уже создав в собственной душе очередного кумира, человек нередко думает, будто он остался прежним, ведь мировоззрение его, да и весь уклад жизни могут довольно долго оставаться неизменными, особенно если кумиры периодически меняются. Проблема, однако, заключается в том, что всякий кумир, становясь для человека центром его внимания, отвлекает его от самого себя, а значит, и от Бога, ведь, потеряв себя, общаться с Богом невозможно. И если для полноценного соблюдения первой заповеди необходимо то, что в православной аскетической литературе называется «безмолвием ума», то очевидно, что наличие в душе любого кумира такое соблюдение исключает полностью, ведь в этом случае ни о каком «безмолвии ума» говорить уже не приходится.