Валентина занималась студентами, спорами вокруг приема и исключений из комсомола, а также вела бюджет.

Мы еще вернемся к августейшей травле, которой была подвергнута Пикина вместе с другими, когда Ежов доживал последние дни на свободе, а Берия решил отличиться «грандиозным делом» – разгромом косаревского комсомола, что окончилось для него позорным провалом. Но заметим, что Валя была арестована в ту же ночь – с 28 на 29 ноября 1938 года.

Пикина дожила до наших дней. И благодаря этому мы имеем важного свидетеля, который сам рассказывает, что было на Лубянке.

Утром 29-го лейтенант госбезопасности Аршадская, которая арестовала Пикину, повела ее к Берии.

Берия, вспоминала Пикина, сидел, развалившись на диване. Рыхлый, с отвислым животом, в белой расстегнутой рубахе. Совсем не похожий на того чопорного властителя, которого она раньше видела в президиумах и на портретах.

Смерив узницу взглядом с головы до ног, он каким-то тусклым голосом сказал:

– Зря вы защищаете Косарева. Он завербован иностранной разведкой. Мы ждем от вас правдивых показаний на судебном процессе. О том, что Косарев не желал выполнять решения партии о борьбе с врагами народа.

– Это не правда, – ответила Пикина. – Он выполнял. Ложные показания суду я давать не могу и не хочу.

Посоветовав ей «еще раз хорошенько подумать», Берия объявил, что следствие по ее делу ведут Шварцман, Родос и Аршадская.

Ей дали отдохнуть сутки.

Косарев, конечно, не знал, и уже не узнает никогда, что, пока его мурыжили идиотскими вопросами Шварцман и Родос, в другом кабинете, на другом этаже, Пикину велел привести к себе Кобулов, высокий, холеный, спокойный, заместитель Берии на многие годы вперед.

Кобулов не орал, не пускался в побои, но мягко уговаривал Пикину: все и дальше будет для вас комфортно, может быть даже вообще выпустим, только дайте «правдивые» показания о банде Косарева. Или?.. Или применим жесткие меры.

– Валечка, – ворковал голубем Кобулов, – если вы думаете, что у нас тут на Лубянской площади тюрьма, вы ошибаетесь! Вот когда мы перевезем вас в Сухановку или в Лефортово, там вы сразу почувствуете, что такое тюрьма НКВД. Там с вами никто нянчиться не будет.

– Мне нечего вам сказать, – отвечала Пикина. – Мне известен генеральный секретарь ЦК комсомола Александр Косарев, верный ленинец, честнейший человек! Но ни о какой банде я никогда не слышала!

– Упрямствуете, Валечка? – не отступал Кобулов. – Очевидно, вы за себя совсем не боитесь. Вы, Валечка, наверное, лишены инстинкта самосохранения. А что вы скажете, если мы арестуем ваших родителей? А?.. Они, по моим сведениям, неважно себя чувствуют, долго в тюрьме не протянут… Отдадим ребенка в детский дом…А?..

Уставал Кобулов – являлся Берия. Уходил Берия, ничего не добившись, – приходили Шварцман с Родосом.

«Конвейерные допросы» шли по много часов непрерывно, ей не давали спать, пить, есть. И напрасно сегодня запрашивать в архиве документы. По этим допросам Пикиной протоколов не существует. Их просто не вели, ждали признательных показаний. А досталось физически Пикиной даже больше, чем Косареву, по вполне понятной причине: только с помощью показаний Пикиной и других секретарей ЦК комсомола можно было показать размах «комсомольского дела».

При этом знаменитые дознаватели НКВД, которым удавалось ломать таких людей, как Каменев, Радек, Тухачевский, Зиновьев, Бухарин, ничего не смогли добиться от хрупкой с виду женщины со стальным характером. При этом они ни разу не увидели слез на ее лице, не услышали ни одной просьбы о снисхождении, она не просилась в тюремный ларек, ничего не требовала. Она обещала заговорить, но только после очных ставок с Белобородовым, Герцовичем, Горшениным, Рогозиным, которые якобы показали на ее преступления. Но это было невозможно, поскольку такие протоколы отсутствовали.