Деньги такие в семье были. Лично у Короткова «на книжке»[4] было больше тысячи рублей.

Коротков передал этот разговор отцу вечером, когда они вдвоем остались в гостиной у телевизора.

– Сам-то ты что, сына, думаешь по этому поводу? – не торопился высказываться батька.

Батя у Короткова вырос в таежном поселке в предгорьях Саян, отслужил почти тридцать лет в Советской Армии. Немного воевал в Польше и Чехословакии в конце войны. Уже после войны получил тяжелое ранение в стычке с бандеровцами в Карпатах. Был признан не годным к строевой. До пенсии, прихрамывая, дослуживал в скромных чинах в военкоматах Западной Украины.

– Противно, батя… – грустно пробормотал Коротков, опустив глаза.

Он знал, что отец с самого начала не приветствовал их вояж в институт.

– Я и на заводе себя чувствую неплохо. Уж зарабатываю – так точно вдвое больше, чем учитель истории в деревенской школе. Ну их, этих деляг!

– Правильно, сын! Да и не в деньгах дело. Не стоит начинать жизнь с грязи. Токарь – тоже профессия неплохая.

На том и порешили. Поступать в институт Коротков больше не хотел, но прозвище Студент к нему в цехе судоремонтного завода уже прилипло.

– Разрешите, Григорий Иванович? – Коротков постучал в дверь кабинета, расположенного на втором этаже производственного здания.

– Заходи, Анатолий. Присаживайся. – Парторга цеха Коротков, будучи комсоргом[5] механического участка, знает хорошо, и часто общается с ним по всяким общественным работам.

– Понимаешь, какое дело… – парторг порылся в бумагах и, похоже, нашел, что искал. – Нам предлагают направить одного молодого рабочего в Харьковский юридический институт имени Дзержинского[6]. Слыхал о таком?

– Нет, не слышал. А какие экзамены там сдавать нужно?

– А я знаю… – почесал затылок парторг. – Знаю только, что если поступишь и закончишь, то следователем, наверное, будешь, а то и прокурором. Но главное, чтоб человеком оставался! Ну так что? Выписывать тебе характеристику-рекомендацию или еще подумаешь?

– Да чё там думать! Выписывайте, – махнул рукой Коротков, понимая, что он неожиданно получил из плохо перетасованной колоды жизни если не козырный туз, то, по крайней мере, козырной валет. Еще почему-то вспомнил бегающие маслянистые глазки профессора из двухкомнатной больничной палаты в парке на берегу Днепра. Вообще-то, все документы для поступления на исторический факультет у Короткова были готовы. Они с отцом лишь несколько недель назад приняли решение, что поступать в вуз «за бабки» он не будет.

– Раз так, закончишь смену, и чеши прямиком в райком партии в организационный отдел. Там баба такая… Лощеная… Ну да ты знаешь, она зимой тебя инструктировала перед митингом. – Григорий Иванович, расставив руки и сложив ладони «лодочкой», явно попытался изобразить то ли размер таза, то ли высоту бюста заведующей организационным отделом Приморского райкома партии, расположенного недалеко от завода на проспекте с видом на синие морские дали.

– Помню, – перебил жестикуляцию парторга Коротков. – Ольга Ивановна ее зовут.

– Во-во! Ольга Ивановна! К ней и пойдешь. Только зайди, у меня сперва бумагу забери, – закончил беседу парторг.

– Здравствуйте, – ответила без каких-либо эмоций на лице на приветствие Короткова рослая красивая женщина, принимая от него документы. Уже через минуту, еще не дочитав бумагу, партфункционерша гадливо сморщила носик. Точно так же она морщила точеный носик и полгода назад, когда правила Короткову текст выступления на митинге по случаю какого-то юбилея от имени молодых рабочих. Происхождение этих гримас рабочему было понятно: от его одежды, хоть она и висела всю смену в раздевалке душевой, исходил густой дух – помесь запахов металлической окалины, машинных масел, дыма сварочных аппаратов, эмульсионной жидкости и многих других, присущих металлообрабатывающим цехам крупных предприятий.