Обширные связи отца приносили большую пользу и мне. В его записных книжках имена людей располагались по продуктам питания или ширпотребу. Выглядело это так: «Колбаса – Рабинович. Ондатровая шапка – Шапиро. Икра – Финкельштейн».

Папа был гурманом, и этим пользовались повара в кафе «Неринга». Каждый раз, когда отец там появлялся, они хватали его и тащили на кухню: консультировались, как безопасно воровать. Он их обучал и выходил оттуда с огромными сумками, в которых были разные деликатесы.

Еще отец славился своей неудержимой любовью к женщинам, о чем в семье знал только я. Но семью отец тоже очень любил. Он требовал, чтобы в субботу все собирались дома за обеденным столом, и этот обычай для него был очень важен. Он часто приглашал маму в ресторан, но она была занята домом и детьми всегда отказывалась, и тогда он шел один.

Моя мать родилась в бедной, очень религиозной многодетной семье, в которой было еще семь братьев. Отец уехал на раввинатские курсы повышения квалификации в Америку, где и умер. Семья матери жила в Мемеле, который тогда принадлежал Германии, а теперь стал Клайпедой, третьим по величине городом Литвы. Несмотря на сиротство, все братья добились в жизни больших успехов на разных поприщах.

Мама же закончила учительский колледж и какие-то бухгалтерские курсы и всегда очень хорошо разбиралась в финансовых вопросах.

Мать занималась фигурным катанием и встретила моего отца во время соревнований. Ее будущий муж был веселым, остроумным и богатым человеком. Он пригласил ее на чашку кофе, но, к его удивлению, мама отказалась от угощения и расплатилась сама. Отцу это было очень неприятно, и сколько он ни ухаживал за ней, ему никогда не удавалось заплатить за них двоих. Но однажды в кафе его желание осуществилось, когда он спросил, какое пирожное моя мама хочет, а та ответила, что точно не знает. Тогда он купил весь поднос пирожных, продемонстрировав щедрость и благородство, против которых женскому сердцу трудно было устоять.

Они поженились. Когда мне исполнилось два месяца, отец, чтобы стать советским адвокатом, должен был сдать экзамен по марксизму-ленинизму. Для этого необходимо было сначала отправиться на специальные курсы в Вильнюс, а мы жили в Каунасе. В это время Гитлер внезапно захватил Каунас, и всех евреев заставили переселиться в специальную зону. Никто тогда, конечно, не предполагал, что их готовятся истребить, и гетто рассматривалось как временное явление.

Мой отец, по-видимому, быстро сообразил, что гетто не станет безопасным местом для евреев. Он занимался уголовными преступлениями, и через свои связи в криминальном мире отец передал просьбу вызволить нас из гетто любыми путями. Литовские уголовники сразу записались к немцам в полицаи, поскольку им разрешалось снимать золотые изделия с расстрелянных узников. Отец сообщил им, где в нашем доме спрятаны ценности.

И благодарные клиенты, которых он всю жизнь выручал в буржуазной Литве, не подвергаясь большому риску, отработали свой долг. Мне дали снотворное и вынесли в чемодане. Моя мать совершенно не походила на еврейку, и ее увели вместе с тифозной белорусской семьей, которую хотели выкинуть из гетто из-за опасения эпидемии. Нас поселили с какой-то литовской семьей, а оттуда окольными путями переправили в Белоруссию. Там нас встретил отец, уже завербованный в 16-ю литовскую дивизию, в которой он стал юридическим советником.

Мы провели вместе не более двух дней, и отец сразу же отправил нас в советский тыл вместе с другими женами офицеров и их детьми. Мама рассказывала, что всю дорогу нас обстреливали.