Боль была не то чтобы сильной, а какой-то изматывающей. Казалось, что она исходит отовсюду. Сказать, что болит точно, было нельзя. Сознание блуждало в пространстве, пытаясь зацепиться за что-то, но результатом этого блуждания было головокружение – как на палубе корабля, танцующего на гребнях несильных, но жестких волн. Самым страшным и нестерпимым раздражителем был сильнейший запах перевязочной, смешанный с запахом и вкусом крови. Темнота и этот удушливый запах окутывали, словно пелена. Кругом раздавались голоса, происходило какое-то движение. Периодически меня касались чьи то заботливые руки и кто-то обращался ко мне.

Я поворачивал голову на звук и касание и, как в тумане, отвечал на банальные вопросы, но мой собственный голос звучал как из преисподней, откуда-то из глубины, и мне казалось, что я сам слышу себя как-то гулко, издалека и совершенно неестественно. Все вращалось вокруг меня. Очередной вопрос прозвучал особенно приглушенно, я постарался ответить, но на середине фразы силы вдруг стали оставлять меня.

– Слава богу, засыпает, – вдруг явственно услышал я голос молодой женщины и провалился в никуда.

Я проснулся и, глубоко вдохнув, почувствовал, как легко и приятно не чувствовать этого одуряющего головокружения. Боль заметно стихла и теперь сконцентрировалась в нескольких местах, давая о себе знать локальными очагами. Вкус крови и запах перевязочной еще ощущались, но уже не раздражали, как раньше. Только темнота не отступала. Постепенно чувства стали анализировать окружающее и позволять ориентироваться. Так, темно, потому что голова и глаза затянуты повязкой. Я поднял руку и дотронулся до лица. Повязка покрывала всю голову и верхнюю половину лица, мягкие валики фиксировали переносицу с двух сторон, а какие-то тампоны не позволяли дышать носом. Я постарался вдохнуть полной грудью и ощутил приятную свежесть чистого, словно стерилизованного, прохладного воздуха.

– Спокойнее, пожалуйста. Не делайте резких движений, – услышал я заботливый голос молодой женщины.

Ее руки осторожно прикоснулись к моим рукам и осторожно убрали их от повязки на лице.

– Вам сейчас нельзя тревожить повязку. Это может вам повредить. Потерпите, пожалуйста. Вы меня хорошо слышите?

– Да, – глухо отозвался мой собственный голос.

Я опустил руки вдоль тела и постарался вспомнить все, что произошло со мной.

– Скажите, а сколько времени я здесь нахожусь?

– Третьи сутки. Вас доставили позавчера, сразу прооперировали и привезли сюда. – Женский голос звучал ровно и спокойно.

Слишком спокойно и осторожно. Этот голос и непроницаемая повязка на голове и лице были источником какой-то неведомой для меня опасности и смутной и непонятной пока тревоги.