Сразу понимал и то, что возможен негативный вариант развития наших отношений, поскольку быстро терял физические силы и мог стать обузой для всех. Собственно так и случилось. Вначале имел место с ее стороны, кроме симпатии ко мне и очевидный прагматизм или по-другому свои нюансы. Были у нее финансовые сложности. Выяснилось это только в процессе совместной жизни. Прошло время, болезнь брала свое. Когда разрешились ее проблемы, отношение ко мне поменялось, но уйти друг от друга нам не удалось, несмотря на то, что я действительно превратился в обузу для всех. Частичная духовная совместимость, которая была между нами, оказалась для любви исключительно важным элементом. Остались и чувства, может на уровне тления головешки и может только у меня. Слава Богу и за это, в таком возрасте костров, пожалуй, уже и не бывает. Правда, пишу я, как и обещал, искренне, от сердца и это мое восприятие. На самом деле такую жизненную ситуацию куда лучше меня описал Шекспир.

А вот еще одна мысль о любви, мне очень симпатичная и понятная, ее высказал философ Григорий Померанц, которого я считаю гением любви к женщине: «Настоящая любовь немыслима без внутренней зрелости, может быть, ранней, но зрелости. Способность к истинной любви созревает медленно, слишком медленно».

К понятию любви к женщине он добавляет два очень важных слова – «настоящая» и «истинная». Мне кажется, гармония любви возможна только при их выполнении. Кстати сам Померанц созрел для истинной любви только в 38 лет, в результате прожил два брака во взаимной любви, причем, во втором пятьдесят лет с известным поэтом Зинаидой Миркиной, в исключительной любви и гармонии.

Он так гениально писал о любви, что невозможно удержаться от цитирования: «Опыт любви и опыт бесконечности – братья. Не открывшись бесконечности, нельзя до конца отдаться любви. Я не о влюбленности говорю; я о на-всю-жизнь любви. Поэтому любовь пугает…. Церковный обряд, которым в старину скрепляли брак, – это, в конце концов, отсылка на глубину, прикосновение бесконечного к конечному. Но кто сегодня относится всерьез к символам бесконечности, кто действительно видит в них таинство? Или – кто способен безо всяких символов и обрядов тянуться к глубине? Чувство глубины почти атрофировалось. Это что-то вроде новой болезни, разрушающей иммунитет культуры; только вирус не физический, а духовный: потеря благоговения. Что остается, если нет благоговения к любви? Только волны быстротекущей жизни».

Как жалко, что вся эта важнейшая для каждого человека информация приходит только на склоне лет, когда изменить уже ничего невозможно. Конечно, мне очень хотелось семейного счастья, но не удалось. За это я на судьбу не обижаюсь, поскольку хорошо понимаю, что сам не идеален, ведь моя мать не могла не внести определенную кривизну в мое восприятие женщины, и мне пришлось нести ее по жизни, хотя внутренне женщину я всегда идеализировал. Понятно, что приходилось в дополнение ко всему существовать в атмосфере примитивного отношения к любви, навязываемого социумом. Я захватил то время, когда было нормой выносить семейные проблемы на суд общества. Они обсуждались на комсомольских и партийных собраниях.

Инициаторами этих разборок всегда были женщины. Это естественно, поскольку самая большая кривизна, она сидит как раз в душах женщин, сущностях более консервативных, чем мужчины, сформировавших свое мировоззрение на ценностях советских, где муж и семья были вторичны относительно идеологии, а позже к нему добавились и ценности бандитских 90-х годов, которые опустили семью до уровня рынка. А еще не обидно потому, что за свою жизнь, наблюдая сотни семей и людских судеб, с настоящей любовью встретился всего два раза. По жизни видел терпимость, нетерпимость, предательства, склоки и даже драки между теми, кто соединил свои жизни, чтобы до конца этих дней на земле быть одной плотью, единым целым.