Последние полтора года работы мне тоже было на всё наплевать. Я знал, что меня не уволят и порой работал спустя рукава – рвать жилы за копейки мне уже было неинтересно. Но в начале пути я был усерден. Я старался; я не перечил руководству. Нарастив мышцу, стал профессионалом доставки. Я был поджар и быстр, как гепард. Я закалился, как сталь, позабыл о простуде и уже не боялся ни жары, ни холода. Я научился проходить сквозь стены, жить на шестьдесят рублей в день и вручать телеграммы покойникам (Так было с одним мужиком, которого соседи сочли умершим, а у него просто был запой). Я вкалывал, как каторжник… А ведь тогда, в начале почтамтской жизни, зарплата моя была вообще курам на смех! И ничего, не унывал! Что же меня спасало, спросите вы? Что придавало мне сил? А я вам отвечу. Вера в лучшее и девушка Надя.

Она работала телеграфисткой. Когда я пришёл на почтамт, ей было лет двадцать, наверно. Тонкая, как свечка, застенчивая, как ребёнок, с мягкой улыбкой и тёплым голосом, она излучала какое-то дивное спокойствие. Рядом с ней всё расцветало, всё начинало жить, обретая новые смысл и силу. Она не была красавицей, но глаза её, большие и чистые, светились такой неподдельной добротой, такой нежностью ко всему, что её окружало, что не влюбиться в них было просто невозможно.

Надя – удивительный человек и, я бы сказал, товар штучный. Таких, как она, уже не делают ни на одной фабрике мира, даже на заказ. Её надо было беречь – сдувать пылинки и заворачивать в мягкое, как богемский хрусталь. Хотелось спасать её от солнца, чтобы она не растаяла.

Надя – редкий, вымирающий вид. Она – наше чудо, наша радость, наш ангел. Так я иногда называл её за глаза…

К сожалению, у неё был парень, о котором она отзывалась исключительно в восторженных тонах: «Мой Коля то, мой Коля сё!» Меня это стало бесить. Меня тошнило от одного имени Коля. Кто он такой вообще?! Финансовый гений? Президент мира? Бог?.. Да, для неё он был богом… Хотя мне с самого начала почему-то казалось, что хорошим это не кончится, что Коля окажется подонком, Надя выйдет за него, родит, а он, в благодарность, отравит ей жизнь, будет на неё орать, заставит сидеть дома и стирать носки. Может, даже станет её бить. А Надя, символ покорности, будет молчать, проглатывая слёзы, прощая измены, терпя унижения и выжимая на людях улыбку: он у меня самый лучший! Значит, Надю надо спасать! Спасать, как того рядового из американского фильма. Вытаскивать с поля боя. Немедленно! Сейчас же! Но как? Жениться, опередив Колю?.. Эх!.. Мало что так угнетает мужчину, как низкая зарплата и собственная несостоятельность!.. Сами посудите: она – телеграфистка, я – почтальон, что может быть бесперспективнее?! Союз свинарки и пастуха? Тандем слесаря и принцессы?!.. И почему мне нравятся не те девушки?!.. Увы и ах! Всё, что мне оставалось – это тихо наблюдать за её полётом, заливать тоску пивом и подсчитывать гроши. А она всё парила… Бывало, впорхнёт в наш клоповник, улыбнётся светло – и не надо больше ничего: и то радость, и то утешение.

Я любил за ней наблюдать. Когда от долгой работы за компьютером у Нади краснели глаза, она напоминала мне уставшую аквариумную рыбку. А ещё она так забавно чихала – мелко и часто, как кошка. И жутко смущалась при этом.

За годы работы с Надей я не помню, чтобы она хоть раз повысила на кого-то голос, отругала кого-то. Боже упаси! Представить её курящей, сквернословящей или просто обозлённой было также невозможно, как узреть еврея на сабантуе.

Она была покладиста и прилежна. Она со всеми находила общий язык. Не настаивала. Не напирала. Всё принимала и всех жалела. И люди, даже самые никчёмные, самые гнилые, самые сухие и бесчувственные, за версту смердящие своими пороками, преображались на глазах, очищаясь от скверны в ея флюидах. И наступала гармония, которая примиряла всех… Вот такой она была человек. Вы, конечно, спросите, почему «была»? Что случилось? Да ничего не случилось. Просто Надя действительно была влюблена в своего Колю по уши и решила наконец выйти за него замуж…