– Подожди, а ты сама-то веришь в эту обавь? Что она существует? Где твоя обавь, в таком случае?

Аннушка опять приблизила к себе Купидона и стала ластиться к птице, которая отвечала взаимностью.

– Моя обавь – это Купидон… Натворил бед в прошлых жизнях, теперь вот расплачивается, дурачок… – она нежно погладила монстра по перистой голове, вдруг опустившейся будто от тяжести вины. – Должен теперь триста лет прожить в теле птицы, все понимать, все видеть, но без возможности ответить или как-то помочь себе… И мне… – они соприкоснулись лбами, ласково потираясь носами друг о друга, она – хорошеньким розовым курносым, он – громадным окостенелым загнутым клювом, а по моей коже табунами побежали леденящие, оставляющие мокрый след мурашки…

– То есть ты никогда не выйдешь замуж?

– Ну почему же? Любовей, в отличие от обави, может быть много… – Аннушка лукаво улыбнулась.

– А как же отличить обавь от любви?

– Бросить все и отправиться искать того самого, похожего на тебя, как вторая половинка апельсинки… – На это способны не все. Особенно, когда уже имеются семья, дети, обязательства… Но когда ты его встретишь, Беллочка, – белой нежной пухловатой рукой с длинными красивыми пальцами она взяла меня за подбородок, пристально посмотрев в глаза, – а ты обязательно его встретишь! В этот момент все станет неважно… Ни любовь, ни деньги, ни время – ничего. Вас словно магнитом притянет друг к другу…

Она отпустила меня.

– А покамест для меня и Купидончика сыщется много работы – соединить несоединимое: приварить его, припудрить, заговорить, заворожить, – она опять добродушно хохотнула, подкладывая в рот уже десятую печеньку, – тут все способы сгодятся…

И, наконец, допив свой любимый чай с чабрецом и доев последние печеньки, она отправилась спать, поцеловав меня в макушку, в которой, словно в супнице, заварились странные, пока что неусвояемые мысли, от которых я слегла на следующий же день с сильной температурой и отравлением.

Аннушка ухаживала за мною два дня, а потом, сильно извиняясь, покинула нашу квартирку навсегда, махая на прощанье своей набеленной красивой рукой, а другой – посылая воздушные поцелуи. К сожалению, сладострастные пациенты не могли больше ждать моего выздоровления и торопили сексопатолога-чародейку переехать в Краснодар в специально купленную квартиру по соседству. Для Аннушки это был хороший шанс подзаработать, а заодно и поглядеть мир, ведь удивительным образом сексуальная жизнь богатых краснодарчан не складывалась без ее присутствия.

Оставив один на один с миром скучных будней, как когда-то это сделала Рая, Аннушка подтолкнула меня к глубоким размышлениям, в жарком бреду запылавшими прозрениями, очевидными и понятными, что жизнь, проходящая здесь и сейчас, не моя… Наверное, с виду для многих мы с Вадиком составляли вполне счастливую, даже отличную пару: менеджер техники и офис-менеджер, со временем собирающиеся так или иначе уплотниться в ячейку современного общества, грезами которой стали бы: разжиться собственной квартирой, может быть, даже в самой столице, попутешествовать вдоволь по жарким безвизовым странам, когда-нибудь решиться на парочку симпатичных отпрысков, а дальше дачи, ремонты, переезды, шубы и автомобили. Не это ли являлось мечтой всех тех, кто судачил про нас? Нормальная, общечеловеческая жизнь.

Но опасное отравление вытряхнуло наизнанку все мое нутро и вырвало с болью, очистив тело, да и рассудок, от всех бестолковых несбыточных мечт, которыми я пичкала себя последние два года… Сильный жар испарил их в воздухе старой хрущевки, оставив на освободившемся пространстве железное намерение изменить русло своей судьбы во что бы то ни стало…