Не думаю, чтобы, говоря так об Ежовой, я руководилась каким-нибудь личным чувством неприязни к ней: ни к ней, ни к кому из них у меня нет ровно никакой неприязни; все эти выходки были до такой степени мелки и так далеки от меня, что не могли меня задевать настолько серьезно, чтобы теперь оставить какое бы то ни было неприятное чувство. Я говорю совершенно объективно и скорее сохранила к ним хорошие чувства, чем дурные. Я им всем очень благодарна за лето: они научили меня быть веселой, относиться спокойно и даже шутливо к жизни, не беспокоиться о том, что в сущности не стоит забот и серьезных размышлений, быть молодой и смеяться над людьми и больше всего – над собой; наконец, в их лице я узнала новых людей, о которых до сих пор только читала. Если теперь они мне кажутся мелкими и недалекими, то летом они казались остроумными, изобретательными на веселье и умеющими обставлять жизнь известного рода красотой; если теперь я вижу глубокий (умственный, по крайней мере) разврат, таящийся за всеми этими поцелуями, обниманиями, драками, борьбой и специфическими остротами, то летом мне это казалось только простой, чисто внешней свободой к тому, что на наш взгляд скрывается и считается неприличным обнаруживать, и объясняла ее неизбежным влиянием художественной мастерской с ее живыми голыми телами, которые необходимо разбирать по косточкам – как говорится – при рисовании. Вначале мне дико и неприятно было слышать, как говорилось о «таких-то формах и пропорциях такой-то», точно о статях скаковой лошади, но потом я привыкла, т. к. за всем этим «внешним» полагала внутреннюю чистоту, какая, например, и есть несомненно среди наших студентов, занимающихся столь же прославленным Пурышкевичем «антропоморфическим измерением»171 или посещающих душевные больницы, где перед ними являются женщины в самом невозможном виде и говорят самые невозможные вещи, от которых невольно краснеешь, несмотря на всю серьезность отношения. И как часто говорят они с Сухановым о причинах разного рода помешательств, о всевозможных половых извращениях и пр. и пр.; если какой-нибудь развязный новичок и попробует иногда внести несколько легкомысленный тон – общее неодобрительное молчание или чье-нибудь резкое замечание быстро прогоняют охоту продолжать его.

К сожалению, у художников (у огромного большинства, по крайней мере) это не так. С другой точки зрения подходят они к телам человеческим и их органам, другого в них ищут, с другими чувствами на них смотрят.

Приятным исключением среди барминцев в этом отношении является Вальтер [Локкенберг]. Он, несомненно, чист душой и не развратен, хотя его манера трактовать разные «формы» и «пропорции» нравилась мне меньше, чем у всех остальных вначале. При всей своей на первый взгляд пошловатости, при всех своих смешных чертах, глупом пшютовстве (тоже несколько наружном), апломбе, желании казаться аристократом и постоянном упоминании: «мой приятель князь Щербатов», «когда я гостил в великолепном имении моего приятеля князя Щербатова», «какой бесподобный лакей у моего приятеля, известного миллионера князя Щербатова»172, или: «когда я был в Венеции», «я приехал прямо из Венеции» и пр. и пр. – он в сущности вовсе не дурной человек и заслуживает уважения. Он умеет чисто и глубоко любить, он умеет мужественно переносить несчастия, он имеет своего рода гордость. Правда, она часто граничит у него с тщеславием, но встречается и в чистом виде. Так, например, первая его забота в жизни – иметь чистую пару, безукоризненной свежести воротничок, модный галстух и элегантные ботинки; пока у него все это есть, он может жить, быть веселым и не падать духом, но отнимите у него все это – и Вальтер не переживет, мне кажется. С одной стороны, тщеславие, вроде «мой приятель князь Щербатов», но с другой – гордое нежелание допустить другого в свою интимную жизнь, т. к. с близкими он свободно говорит о своем положении. Точно так же он будет умирать с голоду, но на людях ни за что не набросится с жадностью на еду, ни за что не положит себе на тарелку больше того, что считается приличным и «хорошего тона». Он всей душой любит этот «хороший тон», хотя часто пародирует его, так же как действительно любит чистую, красивую внешность.