2) Сумасшествие «дочери тюремщика» поначалу несколько походит на сумасшествие Офелии, но дальше оно поведено хотя и гораздо грубее, но зато тем вернее с медицинской точки зрения. Ее «эротический», так называемый, бред – картинка с натуры, какие сплошь да рядом можно видеть в больницах. Самые скромные, целомудренные девушки говорят иной раз такие грубые по своему цинизму вещи, что невольно краснеешь; насколько возможно для печати – это передано и в словах дочери тюремщика, произносимых ею перед отцом, его друзьями и женихом в I сц. 4‑го действия, и что особенно тонко замечено – это страшное преувеличение, чудовищные гиперболы: сначала она упоминает 200 девушек, будто бы обесчещенных Паламоном, затем их уже становится 400; последующие слова ее содержат такие же преувеличения, весьма характерные в устах сумасшедшей. Можно даже, пожалуй, попробовать назвать ее болезнь: не с «amentiae ли Meynerti» мы имеем здесь дело149? Она очень могла быть вызвана ее долгими скитаниями по лесу без отдыха и пищи, т. к. общей причиной этой болезни является именно истощение. Тогда исполнение этой роли должно отличаться большой возбужденностью: движения должны быть нервны, порывисты; вся она должна быть в ажитации; речь быстрая, возбужденная, то громкая и крикливая, то тихая; можно даже прерывать ее смехом (не злоупотребляя только, конечно) и разными посторонними окриками, вроде: а-а, у-у и т. п.; чередоваться паузами непременно должны фразы.

Вообще, выражаясь образно: речь вся должна производить впечатление такого же беспорядка и хаоса, как неубранный зал после бала. Здесь все: и ленты сарпантина [так!], и увядшие цветы, и кусочки оборванных платьев, и блестящие бумажные ордена, и пестрые конфетти, и оброненные банты, веера, платки, цветы, записки и пр. и пр.; могут даже быть пробки от шампанского и шкурки от апельсинов.

Совершенно медицински правилен вопрос доктора: «Не правда ли, ее расстройство особенно усиливается в некоторые дни месяца?» (сц. III д. IV), что и действительно наблюдается, и понятно в какие дни.

Но вот что касается прописанного доктором лечения, то я сильно сомневаюсь, чтобы современные нам доктора с ним согласились и чтобы оно могло быть рациональным. Это уж плод авторской фантазии.

Впрочем, может быть, в те времена и прибегали к таким лекарствам. Чего в те времена не было!

В «Тите Андронике» есть две ссылки на «Лукрецию», которые, пожалуй, тоже показывают в нем автором Шекспира, и в таком случае написан он, вероятно, недалеко от того времени, как и «Лукреция». В нем мы имеем тоже отца, на которого обрушились возможные несчастья, но какая разница с «Лиром»!! Насколько весь драматизм здесь внешний, созданный умом, а не взятый из сердца и пропитанный кровью ее, как в «Лире»!

Но об нем в другой раз.

17/II. Прочтя следующий (12‑й) сонет Шекспира, нельзя, мне кажется, отрицать его влияние на пушкинские «Стансы»: «Брожу ли я вдоль улиц» и пр.

Вот сонет:

Впрочем, что говорит подлинник; может быть, в нем ничего общего нет с переводом!