Похоже!

Слава Богу, что теперь хоть относиться к этому стала легко. Тото, верно, заразил.

Впрочем, мне далеко до него. Вот истинный Диоген!

Позже. Сегодня я проснулась с рождественским настроением и принялась за новое писание. Совсем новое! Мысль об нем проснулась сегодня впервые вместе со мной63.

А экзамены все стоят…

Вот скандал! Вчера не состоялось заседание исторического общества! Были назначены два доклада: «Крестьянские волнения в Дофинэ в конце XVIII века» и еще какой-то, не помню. Собрание должно было быть открытым, и вот явилась полиция. А и народу-то было немного, по словам Маши [Островской]: всего два с половиной человека в IV аудитории университета. Кареев предложил полиции уйти, та не согласилась; тогда он закрыл заседание.

Еще возможны в наше время такие случаи!

Ведь как-никак это же научное заседание, не сходка! Маша и пришла в 10 часов прямо оттуда и рассказала64.

Зашла днем на полчаса к мамочке, и посидели мы с ней немножко обнявшись на диване. Этого почти никогда не бывает, и она, бедная, была так рада.

А отчего не может быть все иначе?

Впрочем, теперь поздно, и в конце концов, виноватых нет.

Или есть?..

Еще позже. Нет, но до какой степени изменчив мой почерк! Я могу в продолжение одного и того же дня двадцать раз изменить его; пожалуй, даже и сама когда-нибудь не узнаю своей руки, не то что другие.

А ведь характер мой, в общем, кажется, довольно устойчив?

30/XI 1911 г. Сегодня Шляпкин рассказал65, как происходят иногда ученые прения.

Дело шло о Федоре Черном, князе Смоленском и Ярославском, сделанном потом святым, а на самом деле – мерзавце большой руки, как отозвался об нем Илья Александрович.

Возникло недоумение, почему он был князем двух столь далеких друг от друга областей?

Соболевский, на основании данных языка, почерпнутых им из договорных грамот, хотел доказать, и думал, что сделал это в своем докладе на эту тему, что князем этих областей он был потому, что в Ярославской области население состояло из тех же кривичей, что и в Смоленской.

Тогда И. А., как «язычник» – так он про себя выразился сам, – спросил у него:

– А скажите, пожалуйста, Алексей Иванович, сколько грамот было у Вас для этого исследования?

– Змеиный вопрос, – (И. А. представил, как Соболевский, заикаясь, прошипел эту фразу, и при этом заметил: – Ну, вы ведь знаете, что Алексей Иванович вообще человек довольно свирепый!), – сами знаете, что две!

– Ну, а при двух грамотах (это уж И. А. объяснял нам) как же можно считать вопрос доказанным? Вы же сами понимаете, что эти грамоты могли быть написаны писцом, которых [так!] князь привозил с собой обыкновенно из Киева. Здесь еще следует доказать прежде, какой писец, местный смоленский или киевский, их писал, чтобы установить, влияние языка какой местности в них отразилось.

– Ну а после меня, – продолжал И. А. свой рассказ, – поднялся С. Ф. Платонов, да уже как историк, понимаете, его спрашивает: «А скажите, Алексей Иванович, где сказано об этом в летописях?» – Ну а в летописях, вы же знаете сами, ничего не говорится о том, что в Смоленской и Ярославской областях были кривичи. – После встает Середонин и уже как до некоторой степени изучавший географию древней Руси спрашивает: «Не укажете ли мне, Алексей Иванович, общих географических названий в этих двух местностях, как мы это видали в других случаях, когда один народ переходил на новое место и переносил туда свои старые названия?» – После Середонина, понимаете ли, встал Спицын; тот, знаете ли, археолог, да и тоже: «Насколько мне известно, Алексей Иванович, и различные обычаи и обряды, вот погребения, например, совершались у них по-разному». – Тут уж, понимаете ли, Соболевский не выдержал да как набросится на нас: «Да что я вам, волк, в самом деле, что вы на меня как собаки все напали!..» – Мы, понимаете ли, все как один так и рассмеялись, и – необыкновенно редкий и счастливый случай – рассмеялся и сам Соболевский.