Интеллигентишка: Да не Стуслов, а Суслов! Суслов. Я: ошибся. Сусло это материал, продукты для заготовки, закваски хорошего пролетарского пива. Чтоб оно хорошо бродило, но не анархически, а революционно. Революционное брожение – это энтузиазм во имя построения коммунизма в нашей стране. За спиной Представителя Империализма Прихлебатель пробурчал: Серый кардинал!

Они пошли дальше. Рядом по мостовой, близ тротуара медленно ехало такси (заказное), сопровождая их. Из-за опущенного стекла шофер подмигивает мне: А товарищ-то видимо, издалека… Наши советские люди все понимают.

Впереди у меня еще много дел: Надо написать в «Правду» относительно фельетонов. Пора прекратить это безобразие! Что получится, если каждый день читать по фельетону? Найдутся ведь охотники, что будут вырезать из всех газет, журналов фельетоны и собирать их все в одном месте. Что же получится? Сплошная фельетонизация всей страны! Сплошное искажение! Этого нельзя допустить!

Скорей! Скорей! Летопись наших дней ждет меня! И еще политинформация. Они же ничего не знают! Живут в темноте. Скорей!

И тут я вижу до боли родное лицо и надпись: «В е р н о й д о р о г о й и д е т е, т о в а р и щ и!»

Домой! Домой!

Вот и мой дом. Мой этаж. Моя квартира. Звоню решительно и бесповоротно. Они знают мой звонок. Пока маманя моя добирается до двери, слышу как мой сосед Ванька-Битл мелет чепуху по телефону.

Юрик!

Как?

Роллингстон устраивает?

В щечку.

Я говорю: «в щечку»,

«Тебе бы что-нибудь попроще…»

Юрик, «попроще», говорю.

Юрик, я тебе говорю: Тебе бы что-нибудь попроще

А ты циркачку полюбил…

Юрик, может, завалишься?

Приезжай с пузырем!

Каким?

Я говорю: «с пузырем».

С толстым. (Перхает. Сам еще усиливает шум и кашель. Делает вид, что давится от смеха. Булькает.)

Передай ей, что я говорю «с толстым»!

Галочка! Галя!

Серьезно?

Я ему говорил, чтоб он вас в щечку.

Куда?

В щечку.

Юрик, Юрик!

Я тебе говорю: «Тебе бы что-нибудь попроще…»

Заваливай с пузырем

Не пьешь?

Брось дурака!

Змия, говоришь?

Какого?

Красного или белого?

Давай!

Давай! – послышалось в ответ как пароль нашего времени.

Маманя открывает мне дверь: «Это ты, газета?» Ванька-Битл сидит на табурете в коридоре, не сидит, а почти лежит, ногами перегородив всю дорогу.

– Ах ты, антипод, нашего образа жизни, нашего строя, – думаю я, а говорю:

– Ну что, Ваня, продолжаешь подвергаться вражеской обработке? Льешь воду на мельницу империализма?

– Что делать, старик.

– Труд создал человека. Трудись, Ваня-Битл, человеком будешь.

Космы распустил, смотреть противно. Где ты, на каком плакате видел ты такие космы? Вот мужественный бобрик, как у меня. Полубокс. Вот, брат, пролетарская прическа.

– А ты битлов видел? Хочешь, покажу? То-то! Ну что с тобой говорить! Ты ведь чокнутый!

– Ничего! Я думаю, ты потерпишь очередное фитяско!

– Не «фитяско», а фиаско. Голос Америки надо слушать, старик! Фетяско – это вино такое, кислое.

– Знаю, знаю, дрянь такая. Я и говорю: фетяско, пил.

– Тоже мне, пил! Эх, ты, Хайла-Силася-Хайла-Напилася! А Галочка – во гёрл, вылитая Мурлиин-Мурло. Давай пузырь хлопнем!

– Не ругайся. Пить я не буду. Алкоголь – это опиум народа. А Хайла – это император эфиопский. Знать надо! Хайла-Силася. Император, а наш! Впрочем, и мы, рабочий народ, не простые люди!

Ну, хватит трепаться! Мне некогда! Слышишь, что на кухне делается?

Вмешательство мое было просто необходимо. Я пришел вовремя.

– Явился – не запылился!

– А ты, маманя, свои шуточки оставь! Ну что, бабуси, политинформацию будем проводить? Я гляжу, вы у меня тут совсем распустились.