А если бы мы с Олегом Ефимовичем предложили наши катализаторы на десять – пятнадцать лет позже, в середине 1980-х годов, после пуска еще двух заводов по производству полиизопрена, когда уже не было дефицита каучука? Я не уверен, что мы внедрили бы наши разработки так же быстро, как в начале семидесятых. Наверное, нам удалось бы убедить заводы в целесообразности применения новых катализаторов: они улучшали экономические показатели процесса. Но главный козырь – увеличение производительности заводов – уже не был бы столь актуален.

С катализаторами для получения каучука нам повезло, мы успели сделать их вовремя, а вот с другим нашим процессом – переработкой отходов (фенольная смола) производства фенола и ацетона – опоздали. Разработка началась в середине 1980-х, когда на заводах остро стояла проблема утилизации этого крайне вредного продукта, а технология была готова к внедрению в 1990-м, когда заводы из-за новой экономической ситуации уменьшили производство фенола. Следовательно, уменьшился и выпуск смолы. Финансовые возможности страны в то время тоже были гораздо скромнее. Сыграл свою роль и ряд субъективных факторов. В итоге внедрить процесс, пусть он и был хорош, не удалось, а готовый регламент на технологию разложения фенольной смолы лежит у меня на полке в лаборатории и тоскует. Просто надо все делать вовремя, то есть «вчера», как сказал Баталин.

Мне кажется, скорость течения времени за последние пятьдесят лет увеличилась. Если в 1970 году Баталин мудро сказал мне, что работу нужно начинать «вчера», то сегодня правильный ответ: «Позавчера». Я благодарен моему учителю за то, что он первым объяснил мне громадную ценность времени.

Первое, чему меня научил Баталин, когда я пришел на работу, – необходимости читать литературу, чтобы понимать, что уже сделано по интересующей тебя тематике предшественниками, дабы не изобретать велосипед. В те годы очень немногие научные работники систематически штудировали профессиональную литературу. Тому имелось несколько причин.

Во-первых, очень мало кто удовлетворительно знал основные языки международного научного общения: английский и немецкий. Во-вторых, трудно было получить необходимую литературу. Даже в прекрасной по тем временам библиотеке нашего института многие журналы не выписывали. Приходилось ездить в Публичную библиотеку или в Библиотеку Академии наук, на что уходил целый день. Был еще один способ – заказ научного журнала или книги по межбиблиотечному абонементу: делаешь заявку в библиотеке института и через месяц, а то и два получаешь интересующие тебя материалы.

К величайшему сожалению, даже в таком сильнейшем вузе, каким был тогда Ленинградский университет, не учили работать с источниками. Каждый постигал эту науку самостоятельно, что непросто.

В первый же день работы Баталин поставил передо мной задачу:

– Ты должен собрать всю литературу о фосфатах кальция. Даю тебе на это месяц-другой. Потом встретимся и поговорим. Запишись в Библиотеку Академии наук или Публичку, а лучше туда и сюда.

На вопрос, нужно ли с утра приезжать в институт и где-нибудь удостоверять факт выхода на работу, я получил ответ, который мне очень понравился:

– Если совсем делать с утра нечего, то приезжай.

Я был в восторге. Шеф, совершенно не зная меня, полностью мне доверял. Лишь потом, много позднее, я понял, что дело было не в доверии, хотя, конечно, и в нем. Просто Баталин был уверен, что, ознакомившись с результатами моих трудов за эти два месяца, поймет, работал я или валял дурака. В то время считалось, что такой подход к управлению сотрудниками присущ в основном выпускникам университета. Там действительно существовал порядок: приходи когда хочешь, уходи когда хочешь, только сделай работу. Тогда мне такой режим очень нравился, но позднее, уже став руководителем, я понял, что свободный распорядок рабочего дня может привести к дезорганизации коллектива и самого трудового процесса. Один из наших лабораторных механиков, выпрашивая по утрам пятьдесят граммов спирта на опохмелку, приговаривал: