Я решил пойти узнать, а что там в МГУ, благо идти было пятнадцать минут – истфак находился на Герцена (деканат), а сам факультет – на Моховой, в старом крыле здания. Вошел в старинный особняк, поднялся по лестнице – никого. Лепнина, росписи, книжные шкафы заполнены толстыми томами – корешки с тиснением: «Петр Могила», еще много старинных томов. Храм Науки, да и только!

Выходит откуда-то миниатюрная дама – из моих любимых, с высокой прической, с тонким интеллигентным лицом, на вороте блузки – массивная камея с античным профилем. Я всегда выделял дам с камеями, они вызывали почтение, всегда были интересны внутренне и внешне. Дама оказалась из приемной комиссии, но пришел я не вовремя, хотя сделали мне исключение, раз пришел. У них конкурс был пять человек на место. А каковы мои успехи в школе? Я сказал, что успехи – одни тройки. Это очень плохо, сказала дама.

Тогда еще был в ходу «комсомольский набор» – льготы для активистов и для тех, кто со стажем партийной работы. Я сообщил, что не комсомолец, не вступал. Дама сказала – это совсем плохо. Мы возьмем все же ваши документы, а вы готовьтесь – все зависит от вас. Прочла характеристику, посмотрела аттестат – в нем среди троек сиротливо ютилась четверка по истории. Дама пожелала мне успеха. Я понял – мне здесь не учиться…

Но еще время есть готовиться, и я опять засел за учебники. Наконец, наступили экзамены – я сдавал средненько, ничего не светило. Думаю, что попал в университет из-за государя-императора Александра I. Сдавал последний предмет, историю, экзаменатор – молодой интеллигент в золотых очках, породистое, тонкое лицо, рядом такой же ассистент. На вопросы я отвечал неуверенно, ни шатко ни валко. Что-то о Соборном уложении 1649 года – год мне подсказал экзаменатор, что-то о самоубийстве генерала Каледина, что-то об основных сражениях войны 1812 года. Какой император правил тогда, спросили меня. Терять было нечего, и я ответил: Александр I Благословенный. В школе такого титула не поминали, а я прочитал в пьесе М. А. Булгакова «Дни Турбиных» – знал ее наизусть: это сцена в актовом зале, сбор юнкеров перед портретом Государя.

Повисла мертвая тишина. Я понял, что провалился окончательно. Пауза затянулась. Ассистент пожал плечами – ничего, мол, не поделаешь. Экзаменатор строго сказал, что ставит мне пятерку, а ассистенту – подчеркните красным карандашом! Не иначе, как Благословенному я обязан пятеркой, да еще тому неведомому благодетелю-экзаменатору, имени которого я так и не узнал и которого за все время учебы – к большому сожалению – так ни разу и не встретил. Поминаю его добром и поныне. Дай Бог ему здоровья, если еще жив. «Сто лят ему!» – как говорят поляки. Спасибо, открыл мне дверь в самые лучшие годы жизни – в Московский университет!

Однако до проходного балла я, как считал, не дотягивал и опять впал в уныние. Мама утешала и что-то говорила о «чистых» и «нечистых» из прочитанного фельетона: ты, конечно, «нечистый», так что – не переживай!

Собрался опять вернуться в чертежники. Пошел все же посмотреть списки принятых и, не веря своим глазам – увидел себя! Этого не могло быть, чтобы я попал в университет. Я даже не мечтал об этом. Побежал к маме на работу, вызвал ее в тамбур подъезда и сообщил. Мама совершила какой-то радостный круговой танец по обширному периметру: наконец-то счастлива! После многих лет слез и унижений за нерадивого сына!

Честно говоря, я с таким остервенением готовился и хотел поступить не для себя, а для родителей, которые испытывали из-за меня какое-то постоянное поношение: у всех дети как дети, а тут – пробел в человеческом разумении, бог знает что! Пример для всех – но отрицательный. Многие родственники недоумевали, правда, был один сосед по дому по фамилии Казанцев – интеллигент, преподаватель какого-то технического института, который говорил: дочь моя отличница, но она из обыкновенных, а толк будет из этого двоечника. Семья эта была из репрессированных большевиков. Спасибо ему на добром слове, надеюсь, оправдал, хотя бы частично.