Беседа напоминала разговор пастыря со стадом овец. Босс, которому порядком осточертела вся эта мышиная возня, красноречиво выплескивал весь свой негатив по отношению к Барину и созданной им системе. При этом зорко ловил невербальные реакции паствы. Однако паства преданно пожирала Босса глазами, даже не мигая, и производила впечатление бетонной стены. Низложив Барина ниже плинтуса, Великий-и-Ужасный перевел дух в гробовой тишине и с легким разочарованием не обнаружил обратной связи. Считая, что задал правильный вектор, он возжелал услышать слова поддержки из уст непосредственных жертв Холокоста и удвоил красноречие. Хлебнувшие горя жертвы не могли поверить своему счастью и опасались изощренной проверки на вшивость. Они с ужасом внимали ереси из уст высшего руководства и сердца их теснились в грудях. Подозревая в происходящем уловку хитрого психолога, коим мнил себя Великий-и-Ужасный, они на всякий случай мычали что-то нечленораздельное, а некоторые для перестраховки пытались даже невнятно возражать. Но Босс вошел в раж и упивался собственным красноречием. В финале он окинул жавшуюся друг к другу паству пронзающим взглядом и сказал, что они перевернули страницу, чтобы начать новую светлую жизнь. Засим, пожелав им не обделаться, величаво простер длань в направлении выхода. Народ подавленно потянулся к двери, ломая шапки и лишь, оказавшись в приемной, с восторгом зароптал о царе-батюшке и плохих боярах.

Великий-и-Ужасный удовлетворенно улыбнулся, прислушиваясь к гомону плебса. Затем повернулся к широкому окну кабинета и вперил властный взгляд в долину реки Баскервиль. Разбросанные по ней ангары, свалки и кладбища машин правдоподобно изображали постапокалипсис, а петляющая между ними Дорога Ярости ждала своего Безумного Макса. Босс обозревал этот пейзаж, как из окна марсохода и вдохновлялся на великие свершения. Грохот товарного состава и натужный свист паровоза возвестили начало новой эры.

Так и началась новая жизнь, в которую я вернулся из отпуска. Но продолжалась она чуть меньше года.

Первый звонок раздался внезапно. Турбо—Мэн вдруг объявил о своем уходе. В приватной беседе он поведал мне о том, что в качестве предсмертного хрипа Барин успел напустить вони, заставившей руководство засомневаться в надежности Турбо. Возникшая атмосфера недоверия окончательно отравила его, и Турбо решил нанести превентивный удар – уволиться, не дожидаясь настоящего шухера. Пришла пора прощаться.

– Будь осторожен! – пожелал мне Турбо и растворился во мраке, попивая «Боржоми». Он уносил с собой инфаркт, расшатанную нервную систему и клиентскую базу. Битва с барином далась ему нелегко.

Тогда я еще не понял, что этот жест был подобен миграции млекопитающих в предчувствии бури. Легкомысленно списав все на излишнюю мнительность Турбо, я вдруг оказался у руля внешнеэкономической деятельности всей конторы. Испытав небывалый прилив сил, я с головой углубился в дела. Разгребая взаимоотношения с клиентами, я старался сделать логистику прозрачной и четкой. Ощущая вдохновение, я получал удовольствие от работы, а это является верным признаком скорого конца. Ведь, как гласит закон Мерфи: «Если все идет слишком хорошо, значит, вы чего-то не заметили». Так и получилось.

В отдалении послышались грозные шаги Командора. Восставший из ада Барин ломился в двери конторы, фонтанируя новыми идеями, как простреленная дробью грелка. После серии напряженных переговоров с руководством Барин ворвался в наш мир под расплывчатой мазой «менеджер проекта». О чем красноречиво семафорил новый бейдж с луноликой фоткой на массивной груди. За год изгнания Барин не терял времени даром: похоже, он упорно тренировался, чтобы перейти в следующую весовую категорию. Заматеревший тяжеловоз производил гнетущее впечатление. Очи плотоядно сверкали, корпус лучился энергией, рык леденящим эхом вновь носился по коридорам. Новая позиция Барина в пищевой пирамиде пока еще не устаканилась, но он надеялся вернуть себе былое величие в кратчайшие сроки за счет неистовых инициатив.