Настал день экзамена в учебке.

Наша рота отправилась на вождение стокилометрового марша.

Сдал экзамен – и ты получаешь удостоверение «механик-водитель третьего класса».

А дальше направление в линейную часть.

Сажусь в Т-64, пристёгиваю тангенту:

– Зёма, ты чё, охуел?

Это ласково орёт сержант-инструктор, который сидит на месте командира танка.

Значит надо с ходу добавить обороты.

– Обороты, курсант, обороты – ёб твою мать! Почти сразу врубаю седьмую передачу, и машина весом почти в сорок тонн летит как подорванная.

Ну, как летит?

Представляете – скорость 50 км/ч.

Клиренс провисает, как клитор. Трансмиссия гудит в ушах, аки «Марш славянки».

Гирополукомпас выписывает кренделя, что твой пьяный камыш.

Поскольку механик-водитель я был хуёвый, то деревья толщиной с хорошее корабельное бревно отскакивали направо и налево.

Таким образом я расширял танковую полосу и наносил непоправимый вред лесному хозяйству СССР.

Попытался переключиться на пятую передачу хотя бы, как тут же услышал истошный вопль сержанта.

Короче, сбив ещё хуеву тучу деревьев, доехал до финиша.

Выхожу из люка, а водили «по-боевому» – вся жопа в мыле.

Смотрю, ротный принимает доклад у сержантов-инструкторов.

Ну, думаю, пиздец, не сдал…

Оказывается, если сбил не более 10 деревьев, тех, что возле трассы, то сдал.

Сержант-то, сука, сидел на командирском месте «по-походному» и скрупулезно подсчитывал лиственные и хвойные стволы, сбитые нерадивым курсантом.

– Товарищ рядовой! Вы сбили только десять деревьев на максимальной скорости, поэтому вы сдали экзамен.

Ротный торжественно вручает мне синий значок с золотой цифрой «три» и ксиву механика-водителя.

Сержант берёт меня на отвод:

– С тебя бутылка портвейна – ты сбил одиннадцать деревьев, а ротного я тупо обманул.

И подмигивает мне совершенно наглым образом.

Вечером сбегал в самоход и купил сержанту бутылочку портвешка.

Смотрю – он альбом дембельский клеит.

А на обложке ромб красно-белый вытиснен, как из железа.

Ни хуя себе, ведь он из Киева, и фамилия соответствующая: Колодяжный.

– Вы за «Спартак» болеете, товарищ сержант?

– Ты чё, охуел – давай пузырь! Просто альбом достал по случаю, на халяву, ага… А эмблему не сковырнёшь, иначе обложка подпортится.

И любовно гладит альбом и бутылку.

Довелось мне, когда попал в действующую часть, чалиться на Рижской гарнизонной гауптвахте.

Самое страшное было, когда в караул заступали моряки.

Двухметроворостые жлобы «годки» и «подгодки» устраивали нам игру.

Называлась она «море».

В огромный коридор между камерами выливалось неимоверное количество воды, прямо на пол.

С одной стороны коридора прямо на бетон клали одиннадцать человек и с другой – тоже.

В центре бросали мяч.

До него надо было ползти на брюхе прямо в воде. Мяч передавался игрокам своей команды как угодно, но тоже на брюхе.

Кто первый доползал, тот и хватал мяч.

Играть можно было любой частью тела, но всё только ползком.

Победитель должен был попасть мячом в противоположную стену.

Морячки же вместо мяча пинали нас ногами, подгоняли сильными ударами прямо в голову и по почкам.

А ещё любой, попытавшийся приподняться, получал от морячка с носка удар по лицу, прямо в нос.

После таких игр можно было угодить на кладбище.

Один молодой узбек «зажмурился» прямо в медсанбате.

Вот такой был футбол.

С тех пор я не люблю моряков…

Но не всегда печально на «губе». Уже перед самым дембелем ротный дал мне десять суток за самоход.

И отправился я в Черняховск. Там всем заправлял писарь, старшина по званию и как раз с моего призыва.

Он был приписан к дисбату в Перми, но по армейскому бардаку был формальным и не формальным начальником гарнизонной гауптвахты.