Машины у меня нет, трамваи не ходят, пришлось пешком, а конец немалый. Пришел в Смольный, ног под собой не чую, – и в зал, где уже давно идет заседание съезда Советов. Только не тут-то было! Едва я вошел, как навстречу Николай Ильич Подвойский. Он в эти дни словно везде поспевал, казалось, в десятке мест был одновременно.

– Прибыл? – спрашивает. – Как «Самсон»?

– «Самсон» в порядке, Николай Ильич. Только мне там делать нечего, и так я вроде самое горячее время даром просидел. Стрельба наша не понадобилась.

– А ты жалеешь, что без орудийной пальбы обошлось?

– Да нет, не жалею, только обидно, что к шапочному разбору поспел.

– Ну, не горюй, – ободрил меня Николай Ильич, – до шапочного разбора еще далеко. Дела наши, брат, только начинаются.

Послал он меня в Петропавловскую крепость к Благонравову с каким-то поручением, благо заседание съезда все равно уже к концу шло. Там, в комендантской Петропавловки, я вздремнул пару часов (как-никак третьи сутки на ногах!) и вернулся обратно в Смольный. Наступило 26 октября 1917 года.

Пришел в Ревком, там Антонов-Овсеенко о чем-то оживленно беседует с Николаем Ховриным, тоже членом Центробалта. Я к ним.

– Теперь, – говорю, – что делать?

– Что делать? – переспросил Антонов-Овсеенко. – Центрофлот арестовывать, вот что делать.

Глянули мы с Ховриным друг на друга. Молчим.

– Значит, так, – продолжает Антонов-Овсеенко, – Центрофлот мы прикрываем, хватит терпеть эту меньшевистско-эсеровскую лавочку. Членов Центрофлота арестовать. Это ваше дело. На место Центрофлота создаем Временный Морской революционный комитет, а там разберемся. Председателем Морского ревкома будет наш же балтиец Иван Вахрамеев, – знаете его? – а членами Ховрин, Мальков, еще несколько человек. Ясно? Действуйте!

Тут же мне и мандат выдали:

«КОМИССАР МОРСКОГО МИНИСТЕРСТВА

ОТ ВОЕННО-РЕВОЛЮЦИОННОГО КОМИТЕТА

26 октября 1917 г. № 4 г. Петроград.

УДОСТОВЕРЕНИЕ.

Предъявитель сего член Временного Морского Комитета тов. Мальков, что и удостоверяется».

Взяли мы мандаты, собрали в Смольном еще несколько моряков и отправились в Адмиралтейство распускать Центрофлот и организовывать Временный Морской революционный комитет.

Ясно-то нам было ясно, да не так все просто. Слов нет, в Центрофлоте засели меньшевики и эсеры, но не какие-нибудь буржуи, а все свой брат, матрос. Как тут их будешь арестовывать? Это тебе не юнкеров на Невском хватать: там вроде сражения получалось, кто кого. Здесь дело другое.

Рассуждали мы дорогой, рассуждали и сами не заметили, как дошли до Адмиралтейства. Постояли еще с минуту на улице – и в Центрофлот.

Как вошли, Ховрии сразу скомандовал: «Свистать всех наверх!»

Комната, глядим, большая, народу в ней порядочно, еще и из других комнат сбежались. Много знакомых, мне-то особенно: всего три дня назад я с ними из-за «Штандарта» воевал.

Смотрят на нас, пересмеиваются. Вы, мол, чего сюда явились?

Откашлялся Ховрин и говорит:

– Дело, братва, такое. Есть приказ Ревкома: Центрофлот прикрыть, а вас арестовать. Понятно?

Они посерьезнели.

– Значит, вы за этим и пришли?

– Да, за этим. Именем Ревкома объявляю вас арестованными.

Один из цептрофлотцев и спрашивает:

– Что же, теперь, выходит, вы нас в тюрьму поведете?

– Зачем в тюрьму, – отвечает Ховрин, – здесь и будете сидеть, пока Ревком не решит, что с вами дальше делать. Только дайте честное матросское слово, что не убежите (такое решение мы по дороге в Адмиралтейство приняли).

Слово они дали, приставили мы к комнате одного часового, а сами принялись Морской комитет организовывать.

Прошел этот день, другой, надо с центрофлотцами как-то решать. Пошли в Военно-революционный комитет и спрашиваем, как нам с нашими арестантами быть. Подумали там, подумали и говорят: