Выпустил меня мой временный тюремщик из автобуса первой – а чего ему было бояться? – коли убегу – поймает тут же, да и не стал бы он щемиться по подлеску меня вытаскивая – парень и так уже достаточно прикололся и насладился произведённым на меня эффектом. Это я уже сейчас понимать начинаю. Но и бежать мне было гораздо опаснее, чем оставаться: тогда мне мой инстинкт самосохранения так говорил.

Мой спутник открыл дверь сторожки и пропустил меня внутрь со словами:

– Аккуратнее, не сломай себе шею. Я не хочу щемиться по лесу с целью поиска местечка, где будет удобнее закопать твой труп.

– Весельчак хренов, – огрызнулась я.

– О, к тебе, по-моему, вернулась жизнь наконец-то!! Значит, остаток ночи пройдёт не столь сумрачно, как я уже начал опасаться.

Немного присмотревшись и привыкнув к темноте, я увидела в маленькой комнатке этого человеческого жилья стоявший возле окна с чудом не разбитым стеклом небольшой столик с парафиновой свечой в жестяной банке, игравшей роль подсвечника.

Осторожно, с вытянутыми вперёд руками, как неожиданно ослепшая, я прошагала к нему. Впрочем, «прошагала» – это слишком громко сказано. От двери до окна было-то всего шагов 5—6. не больше. А до столика- и того меньше.

Со стороны противоположной от входа стены избушки столик упирался в довольно-таки широкие деревянные нары. Нары, в свою очередь, почти вплотную стояли к металлической печке «буржуйке».

– Ты пока зажги свечу, а я выйду за дровами. Не паникуй – здесь недалеко. Я скоро, лишь валежника наберу, а то здесь мало, а надо будет оставить и тем, кто прибудет сюда после нас.

Я даже на слух поняла, что сейчас мой компаньон улыбался прежней своей, доброй улыбкой. И потому совсем расслабилась и успокоилась. Действительно: почему мне отказываться от подаренной романтики? Когда ещё я проведу такую безумную ночь с незнакомым мужчиной в лесной сторожке сентябрьской ночью?

Присела на стоявший с другой стороны стола деревянный табурет, зажгла лежавшей возле импровизированного подсвечника зажигалкой свечу. Стало немного поуютнее. Увидела свернутую и упакованную от сырости и мышей в полиэтилен постель, состоявшую из сплющенного – ну прямо-таки как здесь – матраца и чего-то, отдалённо напоминающего одеяло. В центре этого рулета торчал уголок небольшой подушки.

Вскоре вернулся водитель с охапкой толстого валежника. Бросил его возле печурки и вышел снова. Через пару минут вернулся с ещё одной вязанкой и каким-то пакетом в свободной руке. Сбросил и эти дрова на пол. Присел на корточки перед печуркой.

– Посвети мне свечой, а то не видно.

Я повернулась в его сторону и протянула руку с горящей свечой в его сторону. Чугунное нутро буржуйки осветилось пламенем. Мужчина выложил часть дров в пасть печурки в виде заготовки для костра и подложил внутрь откуда-то вытащенную смятую газету. Подпалил её от взятой из моей руки свечи и легонько придавил несколькими лучинками, лежавшими здесь же, когда мы только прибыли в сторожку.

Лучинки, абсолютно сухие, звонко вспыхнули от пламени, объявшего газету. Истопник вернул мне свечу и закрыл дверцу печки. Пробравшись в угол нар, начал распаковывать принесённый с собой пакет. Из его недр появилась простынь (прикиньте, девочки… -простынь!), наволочка и ещё одна простынь. Пакет был размером со среднюю спортивную сумку.

Поэтому там ещё поместились и бутылочка винца с кое-какой провизией. И одноразовая посуда с ножом.

– Я занимаюсь спиртным, а ты, как хозяйка – закусью.

– Может, наконец-то познакомимся? – робко предложила я, – хотя я понимаю: секс – не повод для знакомства… но всё-таки общаться как-то удобнее, когда знаешь имя собеседника…