Вернёмся, однако, в конец пятидесятых годов, к ЦРММ и моим покрышкам. В отличие от жёстких и тяжёлых болгарских покрышек для электрокара австрийские мало отличались от покрышек для легковых машин. Эластичные, с немного более толстыми боковинами, они были только немного тяжелее. Мои труды по переделке дисков окупились с лихвой: австрийские ходили непостижимо долго без видимого износа протектора, пока у одной, а после ещё довольно длительного пробега и у второй не оторвались борта из-за гнилости корда. Наверное, сказалось пребывание на свалке…

Я собирал двигатель «Москвича» после расточки цилиндров и шлифовки коленчатого вала. Подошёл Альберт: «Хули мучишься?! Дай денег, я сделаю!» «Нет, уж лучше я сам помучаюсь»… Это был первый мой двигатель. И я вовсе не мучился, я понимал, что делаю, и мне нравилась эта работа, и первый собранный мной двигатель служил долго и безотказно. В отличие от ремонтируемых Альбертом…

Мы с Володей Рыбиным выправляли в ремзоне ЦРММ балку переднего моста «Москвича» его отца, погнутую боковым ударом колеса о поребрик. Проще было бы, конечно, заменить её новой, но купить её было негде. Пришлось выправлять, кувалдой, конечно. Осторожно, чтобы не перегнуть; перегиб грозил новыми трудностями. Работа была кропотливой и тяжёлой: после очередного удара кувалдой мы ставили балку на место, подсобирали мост, ставили колесо и измеряли развал. И так много раз. Проще было измерить расстояние между характерными точками на противоположной стороне балки и добиваться такого же размера на повреждённой стороне, но до этого надо было додуматься, а мы…Век живи, век учись! В дальнейшем я поступал именно так, но в тот первый раз до такой простой вещи почему-то не додумался, и дело сильно затянулось. Начальник ЦРММ разрешил нам работать и ночью, устно, конечно. Но вредная старуха-сторожиха никаких объяснений не слушала, приходила, выключала освещение, мы продолжали работать с переноской. Это её злило, ей хотелось пойти спать, оставлять нас ей не хотелось, выгнать же нас она не могла. Мешала она нам сильно, а нам нужно было закончить до утра и уехать: так просил Смешко. Я пригрозил доложить, что она спит на дежурстве, если продолжит нам мешать. Она пошла спать, а мы продолжили и завершили свою работу.

Одно время в комнате с нашей аппаратурой помещалась и часть нашей камералки, остальная была в отпуске. Оператор генгруппы Федя Евдокимов привлекал к себе внимание женщин, стращая их опасностями работы с генгруппой, больше мнимыми, чем реальными. Была, правда, особенность включения усилителя мощности, никакой опасности не представляющая. Газотроны, на которых был выполнен трехфазный высоковольтный выпрямитель, перед подачей на них высокого напряжения следовало хорошо прогреть, иначе проводимость одного из них могла оказаться обратной, что равносильно короткому замыканию. Ничего вредного при этом не происходило – срабатывала защита, но сопровождалось это громким треском, напоминающим небольшой взрыв. Кнопка включения высокого напряжения была расположена низко, и Федя, сам напуганный своими россказнями, сидя на корточках, тянул к ней дрожащий палец. Едва Федин палец коснулся её, ещё не нажав, я со всей силы хлопнул рукой по жестяной задней стенке усилителя. Произошедшее напугало меня самого: бедный Федя совершил огромный невероятный прыжок над самым полом спиной вниз и упал на спину на кабели, лежащие под столом в нескольких метрах от усилителя. Обошлось, к счастью, без травм. Камералка хохотала! Федя выбрался из-под стола в пыли и паутине. – Вам смешно, а меня чуть не убило! – обижался он. Новый взрыв хохота в ответ.