Бернадот пребывал в глубочайшей опале, но он заслужил ее. Я виделся с ним в Пломбьере, куда ему разрешили поехать вместе с женой и сыном для поправки здоровья на водах, и сам я приехал туда с той же целью. Я всегда восхищался добрым и любезным нравом Бернадота. В Пломбьере мы виделись очень часто. Он рассказывал мне о своих неприятностях и просил, чтобы я использовал все свое влияние, чтобы добиться его примирения с Императором, коим, как он говорил, он никогда не переставал восхищаться, и что лишь клеветнические наветы сделали их врагами. По возвращении я узнал, что его друзья, его шурин и сама мадам Жюли тщетно ходатайствовали за него. Наполеон не желал их выслушать, его раздражение Бернадотом становилось все сильнее и сильнее. Но я обещал сделать для него все, что я мог сделать, а значит, я должен был сдержать свое слово. Император собирался в Вилье, где Мюрат готовил une fête.[1], – этим благоприятным обстоятельством я и решил воспользоваться. Я рассказал о своем плане маршалу Бессьеру, который тоже вместе со мной ехал к Императору: он пытался отговорить меня от моего намерения. Он сообщил мне, что мадам Жюли как раз тем же утром посетила Мальмезон и уехала оттуда вся в слезах. Этот факт не слишком укрепил мою уверенность, но я все же решил попробовать. Я рассказал Наполеону о своей встрече с Бернадотом в Пломбьере, о том, что он был печален, очень подавлен и в высшей степени огорчен своей опалой. «Он категорически утверждает, – добавил я, – что он никогда не предавал своей любви и преданности Вашему Величеству». «Ни слова о нем, он заслуживает расстрела, – ответил Наполеон и пришпорил коня. На вечеринке Мюрата я видел Жозефа и его жену, и я рассказал им, как мне не повезло. Потом об этом узнал Бернадот, – он поблагодарил меня за мои добрые старания. Несмотря на свои многочисленные размолвки с Бернадотом, позже Наполеон простил все его проступки и наделил его богатством и почестями. Ныне кронпринц стоит на пути к королевскому трону, а вот творец его судьбы – к бесплодной скале посреди безбрежного моря.

Бытует такое мнение, что Наполеон не был храбрым человеком. Тем не менее, тот, кто сумел пройти путь от простого лейтенанта артиллерии до правителя такой нации, как наша, не мог не обладать мужеством. То, как он вел себя 18-го брюмера, 5-го нивоза и во время заговора Арены, является достаточным доказательством того, что им он обладал в избытке. Он прекрасно понимал, как много у него врагов – и среди якобинцев, и шуанов, – но каждый вечер он выходил на улицы Парижа и ходил по ним пешком, а сопровождало его не более двух человек. Как правило, во время этих ночных прогулок его спутниками были Ланн, Дюрок, иногда Бессьер, а временами кое-кто из его личных адъютантов. Об этих прогулках прекрасно знал весь Париж.

До сих пор «дело адской машины» не получило должной оценки нашего общества.

Полиция сообщила Наполеону о планируемой попытке покушения на его жизнь и посоветовала ему прекратить прогулки. Мадам Бонапарт, мадемуазель Богарне, мадам Мюрат, Ланн, Бессьер, адъютант и лейтенант Лебрен, ныне герцог Пьяченский, собрались в гостиной, Первый Консул работал в своем кабинете. Тем вечером должна была прозвучать оратория Гайдна, дамы очень хотели послушать музыку, да и мы тоже хотели поприсутствовать на этом концерте. Прибыл эскорт – Ланн предложил Наполеону присоединиться к остальным. Тот согласился. В свою карету он взял Бессьера и адъютанта. Мне же было поручено сопровождать дам. Из Константинополя Жозефине привезли великолепную шаль, в тот вечер она впервые накинула ее на свои плечи. «Позвольте мне заметить, мадам, – сказал я, – что ваша шаль не совсем в полной гармонии со свойственной вам элегантностью». Засмеявшись, она попросила, чтобы я уложил ее по моде египетских дам. Пока я занимался этим необычным делом, Наполеон уехал. «Поторопитесь, сестра, – сказала мадам Мюрат, которой очень хотелось побыстрее попасть в театр, – Бонапарт уже уехал». Когда мы уселись в нашем экипаже, карета Первого Консула уже достигла середины Пляс-дю-Карузель. Мы двинулись за ним, но как только выехали на площадь, прогремел взрыв. Наполеон чудом избежал смерти. Сен-Режан, или его французский слуга, расположился в самой середине Рю Сен-Никез. Один из гренадеров эскорта, предположив, что он действительно был тем, кем казался, то есть, водовозом, несколькими ударами своей сабли прогнал его и отвернул тележку в сторону, в результате чего машина взорвалась между каретами Наполеона и Жозефины. Дамы вскрикнули, окна кареты вылетели, и осколки стекол слегка оцарапали руку мадемуазель Богарне. Я выскочил из экипажа и побежал по усеянной телами пострадавших от взрыва людей и обломками зданий Рю Сен-Никез. Ни Консул, ни кто другой из его свиты серьезного ранения не получил. Когда я вошел в театр, Наполеон уже сидел в своем кресле, абсолютно спокойный, и совершенно невозмутимо через свой театральный бинокль рассматривал зрителей. Фуше сидел рядом с ним. «Жозефина! – сказал он, заметив меня. Она вошла сразу же после меня, и он не закончил фразы. «Эти негодяи, – сказал он с ледяным спокойствием, – хотели взорвать меня. Принесите мне либретто «Оратории».