Свою образную речь он часто усиливал словами, в печати не употребляемыми. Получивший хорошее образование, проживший несколько лет в Манчестере, знал хорошо английский язык. <Мы шли в воскресенье через территорию фабрики, подошли к калитке, заперта, сторож медлительно шел с другого конца двора, подошел в это же время и главный механик англичанин (Стоут). Разговор на английском языке, вдруг вставляется энергичная речь Арсения Морозова, обращенная к сторожу:

– Иди ты скорее, что ты идешь, ж… трясешь, живей отпирай! – и снова английский язык>[296].

Во всех своих мероприятиях был решителен, особенно в своей сфере старообрядчества, фабрикой он интересовался как шеф, передав все дела своим сыновьям и племяннику. Крепко налаженное правление двигало огромную машину с многотысячным рабочим населением, составлявшим особый город при г[ороде] Богородске (теперь г[ород] Ногинск)[297]. Среди рабочих А. Морозов пользовался уважением за строгость в деле и добрые проявления в жизни. К нему постоянно обращались за помощью, отказа не было. В газете «Русское слово»[298] появился фельетон Панкратова «Арсений Теплов», где Морозов нарисован был очень удачно.

– Панкрашка, про меня в газете напечатал, врет только много, а что верно, то верно!

Как-то старообрядческий епископ Иоанн отлучил временно Арсения Морозова от церкви за то, что тот приказал попу обвенчать двух родных братьев на двух родных сестрах. В наказание, кроме отлучения, Морозов был послан епископом помолиться и просить прощения у мощей святителя Николая в г[ород] Бари в Италию.

«Ну что ж, – говорил, вернувшись, Арсений Морозов, – ничего, съездил, сто целковых день стоил! А все же обвенчал! Уж очень ребята-то были хороши».

В своей старообрядческой вотчине он был полным хозяином, сам ставил попов, прогонял их, давал выговоры тут же, в церкви, даже и в православных церквах резкие [делал] замечания о непорядках.

Портрет Матвея Сидоровича Кузнецова (1846–1911) – владельца «Товарищества производства фарфоровых и фаянсовых изделий М.С. Кузнецова»

Арсению Морозову вскоре я выстроил небольшую церковку в с[еле] Кузнецах в 18 верстах от Богородска, откуда был родом его отец[299].

Старообрядцы обращались ко мне и из Орехова-Зуева, и с Андроновки[300], и из Нижнего Новгорода. Кузнецовы, владевшие большими фарфоровыми фабриками, заказали мне проект церкви в с[еле] Кузнецове на Волге, близ г[орода] Кашина[301]. Иконостас был сделан из фарфора. Я давал рисунки деталей (шаблоны), следил за лепкой и давал расцветку, но традиции мастеров были так крепко установлены на рутинном шаблонном производстве. Ввести новые цвета в окраску не было возможности, а робкое их неуменье [работать] с новыми формами портило все дело, и как я не бился с мастерами, сколько не пережигали муфелей[302], [они] не смогли получить тех мягких красок и того сокровенного матового золота, чем отличалась майолика Абрамцева у Мамонтова.

Понять наивность русских старых форм мастера не смогли и давали ненужную металлическую правильность в орнаменте.

<На фабрику в с[ело] Кузнецово я обычно ездил до ст[анции] Завидово Николаевской (теперь Октябрьской) ж.д., откуда на лошадях верст 25. Дорога шла по берегу Волги, через прекрасный лес. На остановке в трактире около г. Кашина из экипажа я не вылезал, пока поили лошадей и подкреплялись ямщики. Попросил как-то своего спутника, подрядчика, строившего на фабрике и мою церковь, купить мне, ознакомиться, знаменитой “кашинской” мадеры.

– Что вы? Разве вам возможно пить такую мадеру! – изумился подрядчик.

– Да вы купите, хочу попробовать. Почем она продается?