Каковы же были размышления Мечникова после завершения гарибальдийского «похода Тысячи»? Очень многое выражено в его к письме к Чернышевскому, проанализированном киевским историком Николаем Варварцевым[8]. Незадолго до ареста русский публицист получает из Италии от Льва Мечникова письмо, отправленное 20 июня 1862 г. (нов. ст.) со статьей о Джузеппе Мадзини. Позднее, в середине июля того же года Мечников пишет Чернышевскому письмо с рассказом о том, как был отстранен от журнала «Flagello» и с предложением целой серии статей для «Современника» по политической панораме Италии. Приведем этот интересный проект Мечникова: 1) Манин – Венеция в 1848–1849 гг.; 2) Мадзини – лидер движения в Риме в 1849 г.; 3) Каттанео – Ломбардия в 1848 г.; 4) три экспедиции – братьев Бандьера, Пизакане, Гарибальди; 5) В. Джоберти; 6) Ч. Бальбо; 7) Кавур (вместе с двумя предыдущими темами, эта статья мыслилась как анализ курса пьемонтского правительства в отношении объединения страны, конституционализма и нации); 8) Пьемонт в 1848 г.; 9) Неаполь в 1848 г. (министр Тройя, радикалы, Поэрио и т. п.); 10) Сицилия в 1848 г.; 11) Леопарди и Джусти; 12) Тосканский триумвират (Гуэррацци, Монтанелли, Маццони); 13) Южная Италия в 1862 г.[9]

Отношению Мечникова к процессу объединения Италии уделил внимание и итальянский историк Франко Вентури в своем глубоком труде «Il populismo russo». Он пишет, что Мечников верил в «спасение Италии через буржуазно-христианский мир, который должен возродиться, породнившись с новым элементом, славянским миром, и создав вместе с ним вселенскую федерацию ради избавления от пережитков христианского феодализма и буржуазии»[10].

В целом Лев Мечников, в самом деле, оценивал итальянское Рисорджименто как истинное возрождение. Увы, арест Чернышевского в июне 1862 г. и закрытие «Современника» (на 8 месяцев) не дали состояться этому интереснейшему проекту. В русской периодической печати позднее появились лишь частичные фрагменты итальянской «мозаики» Мечникова.

Особенно интересен один такой очерк – «Капрера»[11]. В нем автор, подписавшийся псевдонимом Л. Бранди, ясно и выразительно описал отношения, точнее разногласия (по крестьянскому вопросу) между Гарибальди и тогдашней Партией действия: ни эта партия, ни т. н. «умеренные» даже не пытались облегчить положение крестьянских масс, в отличие от Гарибальди. Гениальный вождь остался непонятым даже своими близкими сподвижниками: его удаление на Капреру стало символом крушения многих надежд. Одновременно Гарибальди разглядел глубокие идейные перемены среди своих помощников – те перемены, которые привели, к примеру, Франческо Криспи в стан реакции и зачинателей колониальных походов Италии. Гарибальди почувствовал поражение демократических идеалов и свое одиночество.

Интерес к Гарибальди в русском обществе, тем не менее, не спадает. Отношение к нему сконцентрировано в одной фразе (1860 г.) тогда еще молодого Менделеева, отнюдь не революционера – «Счастлива страна, которая может назвать, может производить таких людей!»[12]. Его восхваляют писатель И. С. Тургенев, корреспондент Маркса П. В. Анненков, царский цензор А. В. Никитенко. Профессор С. П. Шевырев сочинил целую поэму: «Герой – пустынник с острова Капреры, / И грозный вопль из уст его гремит: / Рим или смерть. И громоносным криком / Сицилию, Калабрию трясет; / Зовет народ в безумии великом: / На Рим! на Рим! И раненый падет. // Не Гарибальди ранен, нет, природа / Его крепка – и выше ран стоит: / Та рана в теле у его народа / Всей скорбию Италии болит»[13]. Но не только рана, полученная Гарибальди в Аспромонте, или его добровольная ссылка на остров Капрера, но и события Третьей войны за независимость (1866 г.) привлекают внимание в России.