Есть сведения, со слов Барклая, что в Вильне Александр предлагал Беннигсену быть главнокомандующим, но тот отказался, считая, что в такой войне немцу неудобно быть во главе русской армии. (Отмечу еще, что в своей переписке с Александром великая княгиня Екатерина Павловна летом 1812 г. признаёт, что Беннигсен является лучшим кандидатом в главнокомандующие, но не подходит из-за немецкой фамилии). Трудно судить теперь о мыслях тех, кто жил полтораста лет тому назад, но мне кажется, что у Беннигсена была надежда, что Александр примет на себя командование армией и возьмет его к себе начальником штаба. Александр, однако, не решился после Аустерлицкого прецедента взять на себя ответственность личного командования, а Беннигсена назначил только «состоять при особе Его Величества», на эту, специально для него созданную должность. В ней он и состоял все это время, но лишь номинально, будучи назначен Кутузовым начальником его штаба. По-видимому, у него были в это время плохие отношения с Барклаем, который ряд лет был его подчиненным в Изюмском полку и которого он осуждал за отсутствие инициативы.

Серьезные разногласия у него начались с Кутузовым, по-видимому, с военного совета в Филях; несомненно, Кутузов был прав, хотя, быть может, и преувеличивал неспособность тогдашних наших генералов производить сложные маневры, вроде предлагавшегося тогда Беннигсеном. Несомненно также, что дисциплина в командном составе армии была тогда недостаточно сильна, и интриги в армии были очень развиты. В этом, однако, виноват был сам Александр, никогда никому полностью не доверявший и, в частности, назначивший Кутузова вопреки собственному своему желанию. Весьма вероятно, что как в 1807 г. Толстой должен был следить за Беннигсеном, также в 1812 г. Беннигсену было поручено следить за Кутузовым. Курьезно, что именно в это время в армии развились особые национальные партии, главным образом немецкая (именно тогда Ермолов просил якобы Александра пожаловать его в немцы), а Беннигсен считался якобы главою польской партии, хотя ни одного видного поляка в армии не было. Отношения между обоими генералами испортились, однако, окончательно лишь после Тарутинского боя, имевшего лишь частичный успех, что Кутузов приписывал сложности плана Беннигсена, а этот – тому, что Кутузов преждевременно прекратил бой.

Из Красного Кутузов выслал Беннигсена из армии, но сразу после смерти главнокомандующего этот подучил командование «Польской», или резервной армией, с которой он и участвовал в кампаниях 1813 и 1814 гг., после чего еще командовал, живя в Тульчине, 2-й армией. Будучи уже стариком и начав дряхлеть, он, по-видимому, распустил армию, что вызвало командирование в нее для ревизии известного тогда генерала Киселева, который, однако, нашел рассказ о беспорядках в армии преувеличенными.

В 1818 г. Беннигсен ушел в отставку и вернулся в Ганновер, где и жил на пенсии. В это время Киселев узнал, что Беннигсен оставил в Тульчине вексель на 30.000 рублей какому-то еврею, поставщику армии, о чем и сообщил в письмах Закревскому, ставя это генералу в укор. Одобрить этого, конечно, нельзя, хотя мой отец объяснял это тем, что вообще в эти годы прапрадед, уже начавший слепнуть, был под влиянием своей последней жены, которая вообще в семье оставила неблагоприятные о себе воспоминания. Могу, однако, привести в оправдание прапрадеда еще один рассказ, как иллюстрацию того, что если берут взятки, то документов об этом не оставляют. Уже в эмиграции из семьи потомков Морозовых мне пришлось слышать, как сто лет тому назад в отсутствии основателя этой фирмы к его жене приехала в Москве просить 5.000 р. на благотворительность графиня Нессельроде, дочь тогдашнего генерал-губернатора Закревского; деньги эти и были ей выданы. А вскоре потом вернулся Морозов и сразу спросил, выдала ли Нессельроде расписку, и, узнав, что да, воскликнул: «Эх, беда, придется, значит, еще другие 5000 отвезти».