– Видишь! – вспыхнул он, как мальчишка. – Ты у них, значит, бывал – где ж тебе ещё было с Мариной Игнатьевной, царствие ей небесное, познакомиться?

– Не бывал, – сказал я. – Но разве тебя переубедишь?

– А ты попробуй! – упёрся вдруг Андрей. – Может и удастся.

Мне было смешно и грустно.

– И ты что, вот с этим всем все эти годы жил? Копался, сопоставлял?

Он долго молчал.

– Представь себе, – глухо признался он наконец.

– Что ему надо представить? – весело спросила Лена, появляясь в гостиной с чайником на блюдце с нахлобученной на него бабой в толстом салопе, чтобы сохранять тепло. Салоп уже вылинял, а целлулоидная голова бабы растеряла весь свой макияж и большинство волос косицы. А была ведь такая яркая…

– Помнишь? – перехватила Лена мой взгляд. – Это ведь ты подарил? Вот, гордись, сберегла!

О боже! Лучше бы она этого не говорила! Я обхватил голову руками и стал подумывать, не выпрыгнуть ли в окно, как Подколёсин.

– А я всегда считал, что это твоей мамы подарок, – зловещим шёпотом проговорил медленно Андрей.

Лена бросила быстрый взгляд на меня и, кажется, поняла, что тут без неё происходило.

– И на каком же основании? – обняла она мужа сзади, поставив чайник на стол.

Андрей резко сбросил её руки.

– На том, что приличной девушке чужие мужики подарков не дарят! А значит, кроме родителей, больше некому.

Тут уж Лене шлея под хвост попала.

– А откуда у тебя, дорогой мой, такие глубокие познания о приличных девушках? Чувствую, ты их с о-очень близкого расстояния изучал.

Я вот рассказываю, а вы представьте: собачатся не юнцы, а два шестидесятилетних человека! Большой грузноватый Андрей и маленькая хрупкая всё ещё Лена. Умора – если бы только третьим в этом ужастике не был я.

А Лену между тем несло:

– Где, голубочек мой? В типографии – наборщицы, да? Или в буфете «Нурхона» – такие были в крахмальных наколочках, фик-фок на один бок и сбоку бантик? А вы не с Антипиным ли случайно на пару их изучали? – обошла она его кругом, вглядываясь так, будто прежде не видела ни его штанов, ни рубашки. – Или и Саша с этой же целью подкатывал? – подмигнула она из-за его спины мне. – А-а, вспоминаю, – покачала головой Лена и села к столу, – вы с Тугушевым на целую неделю завились как-то в Шахимардан. В Вуадили, стало быть, заповедник приличных девушек для изучения их повадок?

Она помянула Шавката Тугушева – собкора «Правды Востока» в ту пору, когда Большаковы женились и он был свидетелем на их свадьбе. А мы-то с ним познакомились много раньше, когда Шавкат был ещё репортёром «Ферганки» и мы тоже вместе однажды ездили в Вуадиль. Если бы там был такой заповедник, какой предположила Лена, Шавкат непременно бы мне его показал.

И вот тут Лена переборщила. И теперь в наступление перешёл Андрей. Он сел напротив неё, не обращая внимания на моё присутствие, и сказал ехидно:

– Очень вовремя вы, мадам, о Шавкате напомнили. Помню, кто-то на том Новом годе в драмтеатре, о котором Саша потом тиснул репортаж в «Комсомольце», весьма страстно целовал Снегурочку.

– Не Снегурочку, а её рукавички, – растеряв весь свой обличительный пыл, проговорила Лена.

– Ах, ах, ах, рукавички! – легко, символично пристукнул Андрей кулаком по столу, что даже чайник не дребезжнул, и вывинтился со стула через правое плечо. – Скажите пожалуйста, какой объект для страстных поцелуев – театральный реквизит, закаканный мышами!

– Сам ты закаканный, Большаков! – залилась краской Лена. – Если уж на то пошло, я видела, как ты обнимался за кулисами с той актрисулей, что осенью у них взяли в труппу.

– Да, – отважно принял опасный выпад Андрей. – Да! Я обнимался с ней, больше того – я с ней целовался – между прочим в губы, а не как твой Тугушев в варежки. И даже взасос!